Сон первый. На дворе глубокая тёмная ночь. Посреди то ли какого-то болота, то ли просто грязной и мокрой земли стоит забор из сетки-рабицы. Что и от чего он ограждает, я не знаю. Снаружи забора стою я и Твардовский. А рядом с нами – несколько военных, которых сложно распознать в темноте. К тому же дождь как будто размыл краски их личностей. Единственное, что можно сказать об этих солдатах, – что они в мрачно-серой немецкой форме времён второй мировой войны и с автоматами на плечах. Времени, за которое можно успеть лишь окинуть взглядом людей, Твардовскому вполне хватает, чтобы оказаться внутри ограждения. Более того, кто-то незаметно кидает ему под вырытую ниже сетки дыру бутылку водки, и он, схватив её, победоносно вертит в руках, насмехаясь над ошеломлёнными автоматчиками. Стоя с другой, враждебной стороны забора, я тем не менее тоже начинаю прыгать от радости и махать руками в знак солидарности. Реакция вооружённых солдат в этот момент меня совсем не интересует.
Сон второй. Декорации меняются, и я оказываюсь во дворе своего дома. Вместе со знакомым мы стоим у девятого подъезда. Обстановка вокруг розовая: я чувствую, ощущаю это, хотя и не вижу – это не бросается в глаза. Неожиданно со стороны моего, первого подъезда в нашу сторону начинают лететь пушечные ядра. В течение того времени, пока снаряды находятся в воздухе, – всего несколько секунд – я принимаю самое твёрдое решение вбежать на второй этаж девятого подъезда и ворваться в самую левую (из четырёх на площадке) дверь. Под пушечным громоподобным огнём огромными полушагами-полупрыжками мы вдвоём достигаем выбранной мною квартиры и, как замеченные на месте преступления, проносимся внутрь, словно в спасительное убежище.
В спальне у окна стоит кровать, под одеялом на ней лежит женщина. Не ведаю, откуда я знаю это, – но буквально подсознательно вижу, что она беременна. Через секунду к нам, ещё ничего не успевшим понять и придти в себя, вбегает жилистая, лицо в морщинах, дряхлая француженка-цыганка. Не говоря ни слова, она подбегает к отдыхающей женщине и пытается ударить или извлечь у неё плод. Я делаю шаг вперёд в знак защиты будущей матери, но цыганка поднимает костлявый кулак и угрожает убить меня. Не обращая внимания на её угрозы и запугивание, я набрасываюсь на старуху и начинаю душить её. Сопротивление продолжается недолго, и цыганка, обмякшая, замертво падает на пол.
Спасённая женщина благодарит меня, и со всех сторон – из-под одеяла, из-за подушки – появляются невинные дети: сначала четверо, потом целых семеро. Поведение малышей принимает воинственный вид: они начинают шипеть и демонстративно выбрасывать когти. В этот момент мой спутник изумлённо скатывает губы трубочкой и исчезает, тая, как молочный призрак. Я понимаю: чтобы обороняться от грудничков, мне нужно забрать пистолет у задушенной старухи.
У убитой всего один пистолет, и спрятан он у неё в одеждах. Поэтому выбор оружия не фактический, а метафизически вольный: какой загадаю, такой и получу. И я принимаю решение: этим огнестрельным оружием будет двухзарядный капсульный пистолет. Неизвестно, кто взял бы верх в наметившемся сражении, – но меня спасло сновидение, которое на этом закончилось.
05.07.2004