Å #200. Если б каменный уголь умел говорить-2

Если б каменный уголь умел говорить,
Он не стал бы вести беседы с тобой.

Если б каменный уголь умел говорить. Вторая по счёту статья в Цитатнике Аквариума про молчаливого персонажа песни Бориса Гребенщикова Каменный уголь (1986)

Внимательные читатели цитатника вспомнят, что запись с таким названием уже была. Ровно 100 записей назад мы уже задавались вопросом, что было бы, «если б каменный уголь умел говорить». Зачем же сейчас возвращаться к песне «Каменный уголь»?

Дело в том, что по мере изучения других текстов «Аквариума» выяснились новые обстоятельства, которые пролили свет на загадочный в своей молчаливости каменный уголь. Поэтому предлагаю вернуться к этой замечательной песне и обновить наши гипотезы. И, как знать, может быть, станет забавной традицией каждый сотый выпуск цитатника посвящать начальному треку альбома «Десять стрел» (1986).

Но сначала вкратце перечислим выводы, к которым мы пришли в прошлый раз. До сих пор в аквариумофильских кругах встречались следующие догадки по поводу каменного угля: 1) диалог алмаза и кухонного угля у Ницше в «Так говорил Заратустра», 2) начало трактата Спинозы, которое лично мне не удалось найти ни в одном из его сочинений.

Далее, я предположил, что каррарский мрамор в песне Гребенщикова может отсылать нас к стихотворению Цветаевой «Попытка ревности». Пофантазировал о канцлере ФРГ Гельмуте Коле и бранной французской лексике. И в конце пришёл к выводу, что ничто из перечисленного не может быть взято в качестве стопроцентной находки истины.

Прошло сто записей. В них, помимо многого другого, мы углубились во взаимоотношения Гребенщикова и Макаревича. Рассмотрели этапы, когда, казалось, между ними возникло заметное напряжение, попробовали ответить, посвящена ли та или иная песня «Аквариума» Макаревичу или кому-то другому. И вот, разбирая строчку «здесь темно, словно в шахте» из «Песни №2», мы неожиданно подошли к открытию, где следует искать истоки загадочного каменного угля.

Дело в том, что выражение «темно, словно в шахте» является дословным переводом песни американского кантри-исполнителя Мерла Трэвиса – “Dark As A Dungeon” (1946). Впоследствии её перепел Боб Дилан, и через него, вероятно, она стала известна Гребенщикову.

Так вот, песня Трэвиса повествует о тяжёлых шахтёрских буднях американских работяг. Гребенщиков, хоть и был уже известным музыкантом на момент написания «Песни №2» (а это 1982 год), но свою работу воспринимал как рок-шахтёрство. Вот он спускается в забойную рок-н-рольную шахту и трудится через пот и усталость, делая песни. О таком же мироощущении часто упоминал и Шевчук: такой вот пролетарий в сермяге посреди питерской рок-богемы. Но нет – и Гребенщиков, от которого сияние исходит, тоже киркой добывал свои 16 тонн славы.

Московский клуб 16 тонн, названный в честь песни про дневную норму добычи угля американскими шахтёрами

Кстати, я не случайно упомянул это словосочетание, «16 тонн». Есть такой московский клуб. Но назван он в честь песни, которая как раз рассказывает о суровых буднях американских шахтёров в период «великой депрессии». Что интересно, “Sixteen Tons” – дневная норма добычи угольщика – в 1946-м написал тот же Мерл Тревис, который сочинил упомянутую композицию “Dark As A Dungeon”. Но известность «Шестнадцати тоннам» принёс другой американец – «Теннесси» Эрни Форд, который вместе с собственной версией песни достиг вершины кантри-чарта в США в 1955-м.

You load sixteen tons, and what do you get?
Another day older and deeper in debt.

Ты надолбил шестнадцать тонн, и что получил?
Ещё на день старше и ещё глубже в долгах.

В переводе Т. Сикорской и С. Болотина: «Ты 16 тонн даёшь на гора – постарел ты на день и в кармане дыра». Впрочем, посыл песни понятен. Равно как и объяснение, которого Гребенщиков не даёт, почему каменный уголь не станет говорить с адресатом песни. Если подразумевать под таковым выдохшегося рок-героя, который вышел в тираж и способен разве что зарабатывать на своей славе, то даже каменный уголь не стал бы с ним говорить.

И, пожалуй, неважно, кого подразумевал Гребенщиков в той или иной песне. Может быть, даже – самого себя, по принципу «не позволяй душе лениться». Мол, станешь пожинать плоды собственной славы, а не продолжать добывать свои 16 музыкальных тонн, – даже каменный уголь в шахте не станет вести беседы с тобой. В аквариумической мифологии такое объяснение вполне допустимо. Если уж «рыба ест гору», то почему бы углю не говорить или не молчать.

Говорить – в руках истинных рок-шахтёров, которые продолжают спускаться в забой в поисках новых аккордов и новых созвучий. Молчать – в присутствии тех, кто получает отчисления за ранее добытую руду. И если это было актуально в 1986-м, то должно быть актуальным всегда, вне времени.