Это — незаконченная повесть
из раздела Задумки

Предание

По преданию северных народов, первый дом был сделан ангелом из спрессованного снега. Мужчина был доволен: тепло, и дикие звери не нападут. А женщина сказала, что внутри ничего не видно, а ей так хочется наблюдать за северным сиянием и снежной метелью. Ангел согласился и растопил часть снега своим дыханием. А чтобы внутрь не проникал мороз, натянул снаружи рыбий пузырь. Так появилось первое окно. Но если рассудить так, что ангел тем самым открыл людям дверь во всю вселенную, которую они смогли наблюдать и изучать, то окна – это талые двери. И ключ к ним – теплота сердца. Достаточно растопить стену непонимания между людьми, и мы сможем ходить в сознание друг друга, как в гости, через эти талые двери.

Предисловие

В настоящей семье каждый готов пожертвовать собой ради другого. Речь даже не о чём-то героическом. Если ты готов поменяться комнатой с сестрой, а папа способен сбрить усы по просьбе мамы – вот это и есть настоящая семья. В противном случае – это временное сборище людей под одной крышей.
Впрочем, не спешите навешивать ярлыки на людей, которых вы мало знаете. Может статься, что всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Вот, например, семья Лагавулиных. Мы сейчас заглянем через окна первого этажа к ним домой (а других этажей там и нет, потому что у них старый частный дом) и немножко подсмотрим, как они ссорятся одним воскресным вечером. Но, повторюсь, не делайте поспешных выводов типа: они не любят друг друга, это плохая семья и так далее. Лучше прочтите следующую историю и попробуйте понять, что на душе у каждого из героев этой весьма странной повести.

Действующие лица

Нестор Лагавулин – отец семейства, носит усы
Маргарита Лагавулина – мама, любит абрикосы со взбитыми сливками
Герман Лагавулин – их сын, ученик 4 класса, мечтает стать чемпионом мира по футболу
Иулитта Лагавулина – дочь, ходит в выпускную группу детского сада
ААА ААА – дедушка Нестора, совсем старенький, иногда считает, что живёт не дома, а в палате психиатрической лечебницы
Дом Лагавулиных – также действующее лицо этой истории, ветхая одноэтажная постройка, одиноко стоящая посреди современных высоток почти в самом центре города, по адресу: улица Гоголя, дом 4. На окнах дома имеются резные ставни, которые папа открывает по утрам и закрывает вечером. Забор по всей длине обвивают дикие розы. Почтовый ящик установлен на входной калитке. Рядом прибита табличка «Осторожно, злая собака!», но никакой собаки во дворе нет. В деревянной конуре мама хранит садовые ножницы, чтобы время от времени подстригать невысокий кустарник по периметру забора. Правильные дни для этой ответственной процедуры она высчитывает в нумерологическом приложении на телефоне. На его чехле изображён Эдвард-руки-ножницы из одноимённого фильма. Папа думает, что это из-за любви к садовым растениям. На самом деле маме очень нравится Джонни Депп.

Итак, воскресный вечер. Папа уже закрыл ставни и пытается уложить детей спать.

Воскресенье

– И вот так мальчик победил злого короля и вернулся к любимой маме с мешком золотых монет!
Папа дочитал сказку почти шёпотом, потому что дочка уже закрыла глаза и начала засыпать, и поцеловал её в щёчки и лобик.
– Спокойной ночи, Улиточка моя! Сладких снов!
– Спокойной ночи, папочка! – сквозь дрёму ответила девочка.
Нестор подоткнул одеяло по бокам дочки, подтянул его к её милому личику и поцеловал ещё раз. Тихонько поднялся и выключил свет. Прикрыл дверь, так чтобы остался небольшой проём, откуда в комнату Иулитты проникал свет из коридора.
Простая задача – уложить дочку – была выполнена. Уложить сына представлялось задачей со звёздочкой. Герман засыпал из рук вон плохо, постоянно бубнил, скидывал одеяло и всячески высказывал недовольства относительно школы, дома, ребят в соседнем дворе, формы лампы в своей комнате и ещё тысячи вещей, которые его раздражали. Вот и сейчас, едва завидев отца, мальчик начал гундеть:
– Да не хочу я спать, пап! И в школу завтра не хочу, потому что там опять эта мучительница будет!
– Герман, – увещевал его папа, – не называй Минерву Анатольевну мучительницей, сколько раз тебе повторять!
– И твои замечания меня достали! – не слушался Герман. – Не делай то, не делай сё! Я, может, и жить здесь не хочу! Потому что я всех моих одноклассников нормальные квартиры в нормальных домах. Современных, высоких! Макар на семнадцатый этаж каждый день поднимается! А мы что – тук-тук, войдите? Мне даже стыдно называть адрес, когда в школе спрашивают. Потому все такие: а, это тот старый дом, который всё никак не снесут?
– Гера, пожалуйста, ну не начинай!
– Пап, ты видишь у меня косички на голове? – серьёзным тоном заметил Герман. – Нет? Так почему ты называешь меня женским именем!?
Он так громко выкрикнул это, что в соседних комнатах начались какие-то движения.
– Гера – это вообще что? Греческая покровительница брака? Или сокращённое от «Гермиона»?
– Тише, тише! – запричитал шёпотом папа, оглядываясь на входную дверь. – Иулитту только что уложил.
Но было уже поздно. Девочка проснулась и теперь подошла к комнате брата, чтобы узнать, в чём дело. Папа подбежал к ней, взял на руки и начал укачивать – совсем, как маленькую. В это время разгорячённый Герман продолжил наступление:
– Почему мы не можем продать эту развалину, если она так дорого стоит, и купить три квартиры? Одну – для дедушки, вторую – для тебя с Улиточкой, а третью – для меня с мамой? Мы бы с ней там жили душа в душу!
В этот момент мама как раз проходила по коридору, что-то внимательно рассматривая на экране фотоаппарата. Папа воспользовался возможностью призвать её на помощь:
– Маргошечка, милая, можешь подойти на минутку?
Несколько секунд мама что-то переключала в настройках. Затем оглянулась на мужа с детьми, осознала вопрос, нахмурилась и ответила:
– Нестор, ты видишь у меня бороду на лице? Или бутылку в кармане, когда я выхожу со смены на заводе? Ну какой ещё Гоша? Ты бы ещё Афоней меня назвал. Или Охозней. И вообще – у меня завтра ответственная съёмка в детском саду. Тридцать детей нужно сфотографировать отдельно, в маленьких компаниях и всех вместе – в помещении и на улице! Ты представляешь себе, сколько работы мне предстоит?
Она вновь вернулась к переключению кругляшков и нажатию на клавиши фотоаппарата и быстро удалилась прочь.
– Мам, папа снова не хочет переезжать! – наябедничал на посошок Герман.
– Геруша, – ответила мама, – ты же знаешь: чтобы чего-то достичь – для начала надо чётко сформулировать, чего именно ты хочешь! Ты даже район не можешь назвать, куда хочешь переехать! Ты загадай: где, какой этаж, куда окна выходят, с какой стороны велопарковка – и вслух произнеси всё это в полночь. Сегодня, кстати, полная луна, Венера в седьмом доме – самое время загадать желание, которое обязательно сбудется!
С этой информацией мама окончательно удалилась, а Герман про себя твёрдо решил так и поступить. Когда наступит полночь, он встанет и всё загадает!
Папа отошёл ненадолго уложить Иулитту, а затем вернулся к Герману, примирился – по крайней мере, на словах – и пожелал спокойной ночи.
– Спокойной ночи, пап!
– Спокойной ночи, дружище!
Он уже выключил свет в комнате и собирался закрыть дверь, как Герман вдруг спросил:
– Пап! А если бы ты мог выбирать: этот дом или чтобы я стал играть в высшей футбольной лиге – что бы ты выбрал?
– Герман, я отдал бы всё, что у меня есть, и ещё бы работал до последнего дня своей жизни на любых условиях – лишь бы ты играл в лучших футбольных клубах и стал чемпионом мира! Но этот дом – его мне завещал дедушка с условием не продавать, пока он жив. Я не знаю, почему и зачем, но я дал обещание и не могу нарушить, извини!
С этими словами он закрыл дверь, а Герман про себя твёрдо решил: «Ну, держись, отец! ты сам подписал себе приговор!».
И когда он перед сном закрыл глаза, то вспомнил, как мама советовала чётко сформулировать, что он хочет. Тогда он сосредоточился и про себя произнёс следующее заклинание:
«Я хочу жить в квартире на самом верхнем этаже тридцатитрёхэтажного дома, с видом на набережную, в комнате, куда солнце приходит только в конце дня, чтобы оно не будило меня рано утром. И ещё хочу, чтобы папа вкалывал на своей работе так сильно, чтобы после смены его можно выжимать, как лимон в чай! И ещё хочу, чтобы наша учительница, Минерва Анатольевна… – тут он крепко задумался, выбирая подобающую казнь, и придумал: – чтобы она описалась перед всем классом!».
Он невольно улыбнулся, по-прежнему лёжа с закрытыми глазами и представляя, как Минерва Анатольевна писается прямо перед доской. В конце он решил, для солидности, добавить к посланию:
«К маме и сестре претензий не имею. Надеюсь на бесперебойную связь со вселенной, твой радист Герман Лагавулин».
В конце обязательно надо подписаться, догадался он. Иначе от кого это послание – поди узнай! И хоть он слабо представлял, куда именно во вселенную он послал свой радиоклич, но решил, что если уж довериться маминому совету, то до конца. Со сладостным предвкушением возмездия он расслабленно зевнул и мирно заснул.

Понедельник

Утром Германа разбудил сначала негромкий, но затем всё более настойчивый стук по крыше. Как будто сама природа будила дождём. Папа уже раскрыл ставни, и мальчик решил взглянуть на улицу: что это грохочет с такой силой?
Вначале он не поверил своим глазам и протёр их. Но повторный взор подтвердил: вместо обычных водяных капель с неба падали… книги!
Герман открыл окно, и внутрь с улицы залетело несколько книг. Герман закрыл окно обратно и поднял с пола три издания, все – в твёрдом переплёте. «Понедельник начинается в субботу», прочёл он названия первой книги. Двумя другими оказались «Приключения Чиполлино» и «Сад, где ветвятся дорожки».
– Герман, завтрак стынет! – прокричала с кухни мама. – Иди скорей, в школу опоздаешь!
– Мама-мама! – Герман со всех ног кинулся к ней с подобранными книжками наперевес. Одна из них упала, но мальчик не стал её поднимать. – Посмотри, что я нашёл! На улице идёт дождь из книг!
Он вбежал на кухню, где уже собрались остальные, и победоносно показал свои сокровища.
– Фу, Геруш, что ты тащишь всё с улицы! – скривился папа. – Выброси их обратно!
– Что? – как вкопанный, остановился Герман. – Ты что, не видишь? Это же книги! И они упали с неба – к нам под ноги!
Мальчик живописным жестом продемонстрировал процедуру этого космического события.
– Разве это не чудо?
– Чудо, конечно! – буднично ответила мама. – Но ты бы ещё дождевых червей с улицы притащил!
– Что-о?!
На этот раз Герман действительно поразился. Ладно, отец – чего с него взять? Но мамочка – она же нерв жизни и струна бытия! От кого от кого, но от неё такого ответа мальчик явно не ожидал. Он, конечно, привык послушанию родителям, но в этот раз хотел ослушаться, причём в ироничной форме.
– И что же ты мне прикажешь, мамочка? Взять эти книги и выбросить их обратно в окно?
– Разумеется, – подтвердила мама. – На то они и чудеса, что ты должен брать от них только суть чудесного, а «бонусы» тебе просто навредят!
Она недвусмысленно указала на книги, от которых нужно было избавиться.
– Это как манна небесная, которую израильтяне стали запасать впрок. Ну и что из этого вышло? Ничего хорошего!
Как ни понимал Герман происходящего, но повиновался. Он открыл дверь на задний двор и выбросил книги в кучу других изданий, которые продолжали пачками сыпаться с неба.
Герман, Иулитта, Маргарита и Нестор Лагавулины сели за стол. Все пожелали друг другу приятного аппетита и заработали вилками над тарелками с яичницей с сосисками и тушёными помидорами с базиликом.
Завтрак получился очень вкусным, и Герман искренне поблагодарил мамочку за утреннее пиршество. Затем он вернулся в свою комнату, чтобы взять ранец. Вдруг взгляд его упал на одну книгу, которая упала у него по пути на кухню. В эту секунду он почему-то решил оставить её у себя и бросил к другим вещам.
Выбежав на улицу, мальчик запрыгнул на велосипед. Дождь закончился и выглянуло солнце. Выпавшие книги потихоньку скатывались с тротуара к бордюру, и Герман ловко катил к школе, объезжая застрявшие на пути энциклопедии и художественные альбомы.
Через пять минут он подъехал к школе, спрыгнул и отработанным движением защёлкнул велосипедный замок. Мальчик уже хотел зайти внутрь здания, как его позвала Минерва Анатольевна:
– Герман, иди сюда! – она махала ему рукой из школьного сада. – Доброе утро!
Ученик повиновался, тем более что на участке уже трудились пришедшие раньше него одноклассники.
– Геруш, мы ищем пособие по литературоведению под редакцией Павла Лиона, запомнил? Должны найти 12 экземпляров, 7 уже нашли.
– Что? – недопонял Герман. – Это как вообще?
– Ну ты что, первый раз чудесный дождь наблюдаешь? – удивилась Минерва Анатольевна. – Помнишь, нам в кабинет биологии не хватало микроскопов? Тогда, конечно, сильно наши цветы побило, но мы набрали нужное количество. Много микроскопов разбивалось, но целых мы нашли именно столько, сколько не хватало.
– Да он на той неделе болел, – подсказал учительнице Максим, его одноклассник, – мы ему потом на словах всё рассказывали.
– Ах, ну да! – припомнила Минерва. – Ну ладно. Ищи пособие по литературе, автор – Лион, как лев по-английски. Понял?
– Понял! – кивнул Герман, хотя ровным счётом ничего не понял.
Делая вид, что изыскивает названный предмет в траве, он подошёл к Максиму, своему лучшему другу в классе.
– Это что такое? – недоумённо спросил он.
– А ты что, не помнишь ничего? – удивился тот, но сразу предположил: – Наверно, это после падения в актовом зале. Ты тогда так головой приложился, что всю память у тебя вышибло. Короче, этой осенью объявили чудесные дожди, которые всем присылают как раз то, чего кому не хватает. Нам вот – книжки и школьные принадлежности с неба падают. Только не дай Бог взять не то, что директор сказал, – могут из школы отчислить, а родителей с работы уволить!
Он предупредительно поднял указательный палец в небеса.
– Так что ищи только пособия этого самого П. Лиона – другие даже думать забудь брать, даже если коллекционные издания будут!
Герману и некогда было слушаться других советов. Ничего не понимая, он продолжил шарить в траве, перебирая в руках самые разные книги, которые, как огромные снежинки, были свалены в огромную свалку почти по колено. В основном попадались бульварные романы. Были ещё справочники и учебники. А однажды мальчик поднял с земли первое французское издание «Графа Монте-Кристо». Познаний во французском языке Герману хватило, чтобы прочесть фамилию Дюма и название романа. Он поднял, аккуратно стёр с обложки воду – и тут же положил на место, памятуя о запрете брать что бы то ни было, кроме указанного учителем.
Вдруг он заметил в кустах книгу с птицей дрофой и пегасом на обложке и авторами: П.Э. Лион, Н.М. Лохова. Герман так же аккуратно вытер влагу и позвал учительницу:
– Минерва Анатольевна, вот такая?
Минерва с необычайной лёгкостью подпорхнула к ученику и проверила:
– Да, Герюш, это именно то, что нужно! – заключила она и даже поцеловала его в голову. А всему классу объявила: – Восьмой экземпляр! Осталось четыре всего! Дети, напрягитесь!
Как странно, подумал Герман, даже приятно от такого внимания. Хотя в целом Минерва – та ещё змея, от которой одни упрёки и замечания. А тут – даже вдохновляюще как-то получилось. Впрочем, о чём это я? – прочь, лукавые мысли. Минерва – она же общий враг всех нас в классе! Только палки в колёса вставляет и мешает всем получать удовольствие от жизни! Или не так?
Не успел он толком обдумать эту неожиданную мысль, как Лиза – натуральная подлиза – вдруг выкрикнула:
– Нашла! Нашла все четыре!!!
Минерва даже на месте подпрыгнула.
– Как так? – поразилась она. – Все четыре сразу?
– Да! – подтвердила девочка. – Вместе все слиплись – сами посмотрите!
Классная руководительница удостоверилась, что найденные под лопухом книги – именно те, что нужно, и их именно четыре, – и объявила Лизе особую благодарность.
Поисковую операцию тут же свернули, и класс в полном составе направился в школу, в то время как остальные продолжали искать нужные им книги.
Герман попробовал расспросить Минерву о случившемся. Он присел за стул рядом с ней, снял рюкзак и начал было задавать вопрос, но довольная учительница предупредила его жестом и попросила занять место. По её лицу было видно, насколько она счастлива тем, что её класс первым нашёл требовавшиеся учебники.
Прошло не меньше получаса, пока директор не объявил, что все классы обнаружили все недостающие им учебники, книги и справочники. На двенадцать часов было назначено собрание, на котором обычно подводили итоги последождевых поисков и назывались лидеры поискового авангарда. Но в этот раз всё вышло неожиданно странно.
В класс Германа вошёл директор и без лишних прелюдий начал разнос. Поначалу Минерва Анатольевна не принимала его слов на свой счёт и на счёт своего класса. Она думала, что начальник произносит традиционный монолог в жанре древнего плача. Поэтому в нужных местах она реагировала нужным образом.
Когда директор начал с сомнительной шутки, она достала из ящичка стола маленький тюбик, как с губной помадой, и начала выдавливать из него натянутый смех. Когда же он завёл разговор о падении нравов, учительница вытащила маленький флакон и уронила из него несколько слёз сожаления себе на щёки.
«Как же это мерзко! – подумал про себя Герман: – выдавливать из себя смех и ронять в нужный момент слёзы!».
Вдруг директор переменил тон и начал разговор о том, что в ветхозаветные времена Бог посылал манну небесную, но наказывал, если иудеи начинали запасаться ею впрок.
– Вот и сегодня, – начал безутешительно он, – мы стали свидетелем нарушения Божьей заповеди, когда сказано ведь всем не нарушать, но нет – взялась плевела и подвела всех!
На этих словах с Минервой случилась самая решительная перемена. Она начала судорожно шарить глазами по рюкзакам подопечных и вдруг заметила портфель Германа. Убедившись, что её никто не видит, она открыла его и достала «Понедельник начинается в субботу». Не медля ни секунды, она переложила книгу в свою сумочку и молча продолжила слушать речь директор.
– Поэтому, несмотря на презумпцию невиновности, я вынужден прямо сейчас досмотреть все рюкзаки учащихся вашего класса!
С этими словами он принялся было рыскать в портфелях учеников, как вдруг его помощница, учительница биологии, сказала:
– А что это такое торчит у Минервы Анатольевны?
Грозный директор вмиг подлетел к её сумочке, из которой торчала брошюра в мягком переплёте. Он вытащил книгу братьев Стругацких и нравоучительно вопросил:
– Неужели вы? Как вы могли?
И он начал в буквальном смысле уничтожать Минерву словами. Он привёл дюжину священных цитат и внутренних школьных постановлений, прежде чем перешёл к главному:
– До поиска вашей замены вы объявляетесь самой гадкой учительницей в школе, о которую любой может вытереть ноги, руки и все прочие части тела по своему усмотрению!
С этими словами он взял с её стола чернильницу и вылил всё содержимое на её праздничное платье. Герман хотел было кинуться вперёд, чтобы вмазать этому перерослому придурку, но Максим остановил одноклассника, со взглядом, который ясно сообщал: только хуже будет!
В сдержанном приступе бешенства Герман заметил, как по ногам Минервы Анатольевны стекает светлая жёлтая струйка, и вдруг вспомнил о своём предсонном желании.
«Какой же я идиот!» – молча выругал он себя и закрыл лицо руками.
Класс с воодушевлением освистывал свою классную руководительницу – так ей и надо, козе!
Директор тряс у неё над головой книжицей братьев Стругацких, а одноклассники Германа дружно улюлюкали, не веря своему счастью, что их грозная школьная учительница Минерва Анатольевна писается перед всеми, не в силах сдержать своей вины перед всей школой.
Клеймили её ещё долго, но Герман уже вышел вон и спрятался в библиотеке, где в этот грозный час не было никого, кроме его самого и скорбного духа П. Лиона, который взирал на свои сочинения, измазанные землёй и дождём.
Впрочем, особенно времени для уединения не было, потому что прозвенел звонок. Герман вернулся в класс, где Минерву Анатольевну сменил учитель истории. Он явно не знал, о чём говорить с младшеклассниками, и завёл разговор почему-то о древнем Китае. Видимо, он считал, что чем младше дети, тем древнее должны быть преданья старины глубокой.
– Идеалом даосизма, – занудно балаболил он, – был совершенномудрый муж. Его противоположностью в моральном аспекте выступал низкий человек.
– Низкий человек – это как Труфанова? – перебила его Саша – самая эффектная одноклассница Германа, к которой он испытывал смесь чувств от тщательно скрываемого восхищения до богобоязненного подобострастия. Труфановой же была самая маленькая девочка в классе, которая и вела себя ниже воды тише травы. Поэтому на Сашино предположение все дружно рассмеялись. Один лишь историк ничего не понял и, как ботаник, опроверг эту гипотезу:
– Нет, под «низким человеком» китайцы понимали человека слабых моральных устоев, духовно неразвитого и падкого на греховные деяния.
– А, может быть, – не унималась Саша, – под «низким человеком» китайцы понимали того, кто живёт на самом низком этаже? Например, Германа. Он вообще живёт в частном одноэтажном доме, поближе к земле.
Тут класс вообще прыснул от смеха. Один только Герман оставался неподвижным, как стеклянная статуя. Когда гул стих, он поднял руку и после удивлённого, но разрешающего кивка историка ответил:
– Труфанова ниже всех ростом в классе. А я – единственный, кто живёт в частном доме, и на меня все смотрят сверху вниз, кто с девятого, а кто – с тридцатого этажа. Но если я правильно понял суть проблемы, то китайцы низким человеком называли того, кто готов на основе вторичных признаков судить о сущности людей.
Все поневоле стихли и прислушались.
– Ты вот, Саша, – продолжил Герман, – от природы одарена стройностью и… миловидностью.
Он постеснялся сказать «красотой».
– К тому же ты занимаешься спортом, участвуешь в кружках и ведёшь активную общественную жизнь в школе и вне. Но вот эти твои колкости, замечания, оскорбления – всё это делает из красивой девушки, – тут он наконец осмелился и даже в упор взглянул ей в глаза, – того самого низкого человека, который выезжает на слабостях и несовершенствах других людей.
По классу пробежала задорная волна улюлюканья.
– Да, по тебе многие сохнут в классе, и я в том числе хотел бы пригласить тебя в кино или ещё куда-нибудь. Но после твоих постоянных шуточек и издёвок – знай, что я не хочу даже смотреть в твою сторону!
Вздохи сменились едва ли не криками, и Саше нужно было чем-то крыть. Не найдя ничего лучшего, она ответила:
– Если бы каждый раз, когда я думаю о тебе, меня бы звали в кино – я бы не посмотрела ни одного фильма в этом году.
Класс заполонила настоящая овация, и учителю пришлось несколько минут ходить по рядам, чтобы успокоить подопечных. Всё закончилось крайне неожиданно. В дверь вошла секретарша и печальным голосом сообщила, что Германа вызывают к директору.
В своём кабинете директор школы играл в странные шахматы. Они представляли две стандартные доски, но одна из них была поставлена поверх другой. Основное действо разворачивалось наверху, и если там одна из фигур погибала, то она не выбывала из игры, а падала на уровень ниже, где продолжалась другая, низкая игра. Герман почувствовал себя пешкой, которая только-только провалилась на этаж ниже после меткого удара королевы.
– Что ж ты, Дайкирин! – не глядя на него начал директор, делавший шахматные ходы со скоростью картёжника. – Мы тут Минерву Анатольевну попрекали, а это всё ты оказался!
Герман невольно обернулся.
– Дайкирин? – удивился он. – Это вы ко мне обращаетесь?
Директор с интересом перевёл взгляд на ученика.
– Однако! Умеешь удивить. А как же твоя настоящая фамилия, если ты не Дайкирин?
– Лагавулин! – твёрдо ответил Герман.
– Десятилетний Лагавулин? – помотал головой директор и принял опасную жертву слона. – Больше похоже на название виски, чем на школьника. – Ты мне лучше скажи: что такое суббота?
Герман вновь обернулся, по-прежнему не понимая: к нему ли это обращаются?
– Суббота? Это день после пятницы.
– Как! – ахнул директор и выронил из рук ладью, упавшую на этаж ниже, которую он был вынужден изловчиться достать обратно. – Ну ты юморист! А разве день после пятницы – не понедельник? Ну-ка, перечисли мне дни недели!
Директор выставил вперёд ладонь и приготовился загибать пальцы правой руки. Правда, после «понедельник, вторник, среда, четверг, пятница» пальцы у него закончились, а Герман добавил ещё два дня:
– Суббота, воскресенье!
Повисла тяготящая пауза, после чего директор вышел из себя:
– Ты издеваешься, что ли! А цифры у тебя как звучат? Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, хаюф, урюк, восемь, девять и десять?
– Нет, без «хаюф» и «урюк», – как ни в чём не бывало ответил Герман.
– Хорошо, тогда скажи мне: какой день недели был вчера? – директор впился в него глазами.
– Известно какой: воскресенье.
Повисла ещё одна пауза.
– Допустим, – выдохнул директор. – А скажи, пожалуйста, почему мы в это твоё воскресенье с тобой не виделись?
– Как почему? Потому что суббота и воскресенье – выходные дни. В них не ходят в школу.
Зрачки директора расширились до размера чайных блюдец.
– Как это – не ходят в школу? Ты хочешь сказать, есть такие дни, когда не ходят в школу?
– Ну а вы что хотите сказать? Просветите меня тогда, как вы считаете: когда ходят в школу?
Директор вскочил с места и стукнул каблуками о паркет:
– В школу ходят каждый день! Понедельник-вторник-среда-четверг-пятница! Понедельник-вторник-среда-четверг-пятница! Понедельник-вторник…
Герман не стал дослушивать этот замкнутый круг и предпочёл ретироваться через кабинет секретарши. Вдогонку ему взбешённый директор вопил:
– С родителями в школу во вторник! Даже не так – в любой день недели, потому что он любой – учебный! Смердюк, инфантиль, компрапекеньос!
Видимо, он сам не знал, что нёс. Но Герман благоразумно решил продолжить отступление методом галоп.

Произведение не закончено (и не планируется).