Первый сон. Добрый день, дорогие зрители! Сегодня нам предстоит увидеть один из самых интересных забегов – это мужской марафон (в то время проходила олимпиада 2004 г. в Афинах). Мы находимся на центральной улице Тулы, на проспекте Ленина. Это совсем близко от местного кремля, памятника архитектуры XVI в., о котором нам рассказали, что он ни разу не был захвачен за свою историю. Как вы видите, участники соревнования (в майках, коротких стильных шортах и с изящными номерами на груди) уже расположились на старте, между пересекающими проспект улицами Советской и Каминского. Маршрут забега довольно сложный: практически всё время спортсмены будут подниматься в гору; однако дистанция прямая, с минимальным количеством поворотов. Бегунам предстоит преодолеть расстояние от того места, где они сейчас находятся, – вы видите их на своих экранах, – до улицы Первомайской (в реальности между ними около километра; ещё одно подтверждение в пользу иррациональности работы сновидения в отношении чисел и метрики).
Итак, выстрел возвещает о начале марафона, и атлеты устремляются вперёд. Первым бежит Михаил Кожаев, за ним плотной группой ещё двадцать – двадцать пять спортсменов. Может быть, такая толчея объясняется тем, что забег проходит по узким тротуарам, а не по автомобильной дороге, которую власти решили не перекрывать даже для такого мероприятия. Что ж, мы увидели старт гонки и вернёмся к событиям на трассе после репортажа о прыжках в высоту.
<Через пятнадцать минут>. Дорогие зрители, мы возвращаемся в Тулу, где проходит забег на сорок два километра. Участники преодолели уже пять из них, и мы можем с гордостью и надеждой на благоприятный исход сообщить, что марафон возглавляет наш соотечественник, Михаил Кожаев! Как раз сейчас вы видите, как он проносится мимо магазина «Букинист» (в действительном масштабе от старта до этого места метров семьдесят). За ним, метрах в десяти, следует польский легкоатлет. Вдвоём они значительно оторвались от преследователей, которые всё ещё идут плотной группой. Однако мы вынуждены прервать свою трансляцию с улиц города и переключить вещание на стадион, где сейчас начинаются третьи попытки в метании молота.
<Через двадцать минут>. И вновь, и вновь мы с вами возвращаемся в Тулу, на красочные улицы этого гостеприимного города. Уже двенадцатый марафонский километр позади, а впереди (извиняюсь за подобный каламбур), – впереди российский бегун, Михаил Кожаев. Он уже видел театр драмы, который оператор показывает сейчас крупным планом для вас, дорогие зрители; и приближается к первому светофору на перекрёстке проспекта Ленина и Пушкинской улицы. К сожалению, наш легкоатлет начинает выдыхаться. Он бежит чуть ли не в два раза медленнее, чем прежде, хотя, возможно, это вызвано увеличением подъёма на трассе. Да, сейчас марафонцы бегут практически вверх по ступеням…
Интервью с М. Кожаевым после финиша:
Корр.: Михаил, почему Вам не удалось сохранить лидерство до конца гонки?
М.: Я приближался уже к Первомайской, когда из-за переулка прямо перед моим носом появился новый бегун: он на ходу поправил свой номер и умчался вперёд. Я уверен: его появление просто не заметили, поэтому присудили медаль! Уже свернув с проспекта, я увидел ещё, как минимум, двоих таких же нарушителей. Я буду отстаивать свою победу: весь пьедестал появился на трассе за пять километров до финиша!
Корр.: Гм, Вы ничего не употребляли до старта?
М.: Я говорю чистую правду. Это заговор! Эти трое как из-под земли взялись. Их несанкционированный вброс на дистанцию – провокация. Я ни в чём не виноват, я победитель!
Второй сон. Столько свечей не встретишь и в свечной лавке, а здесь они все ещё и горят… Сегодня прощальный офицерский бал в бывшем доме дворянского собрания. Всего двадцать лет назад, ещё до Мировой войны, в этом здании, наверное, проходили заседания по губернским делам. А сейчас военная элита советской России отмечает свой отъезд на фронт. Может быть, то будет новая Мировая?
На ступенях огромной центральной залы я встречаю своего давнего знакомого. Теперь он полковник.
– Знаешь ли ты, – спрашивает он у меня, – как я называю нынешние 30-е?
– Нет, – безразлично отвечаю я.
– Я называю их XXX-ми! Сейчас ведь только XX век, а эти годы как век – XXX-й! Чувствуешь ли ты дыхание эпохи?
С этими словами он спускается вниз, к общему собранию. Я же, наоборот, следую на второй этаж и там уже прохожу в левое крыло. Меня встречает длинный коридор, оживлённый проходящими парами и снующей прислугой. Направляясь в глубь этого жилого тоннеля, я по ходу здороваюсь с несколькими офицерами и с умильной улыбкой киваю их дамам. Мимо пробегает старик-официант, но почему-то не с блюдами, а с канделябром; и только теперь я замечаю, как красочен и светло освещён коридор и как, в то же время, напряжены и даже испуганы люди, встречающиеся мне на пути.
Неожиданно слева открывается дверь комнаты: открывается мне навстречу, и я не вижу, кто из неё выходит. Но персонажи в противоположном конце молниеносно вытягиваются в струну и берут под козырёк. Животный трепет, исходящий от них в это мгновение, передаётся и комнатам: их двери сжимаются от страха, а сами помещения превращаются в миниатюрные каюты. Наконец, таинственная рука с внешней стороны ложится на ручку и не торопясь, с важностью запирает за собой дверь.
Передо мной во всём своём величии возникает сам Сталин! Лукавая полуулыбка не сходит с его лица, но прежде в глаза бросается его бычья грудь: ордена можно плавить на пушки. Усы дышат скрытой решительностью, угрозой, согнутая в локте шуя в любой момент может стереть твою душу в порошок. Правая рука Сталина неторопливо, будто в задумчивости, заползает змеёй в карман и достаёт оттуда трубку. Наступает абсолютная тишина, минусовая тишина: оголённый нерв с напряжением понимает, что в любую секунду может быть испепелён одним взглядом, одной возможностью взгляда вождя. Молчание нарастает, от такой паузы могут случаться массовые инфаркты.
– Не помните, куда я положил табак? – наконец разрушает тонкий хрусталь возможной грозы Сталин.
Один офицер с дрожащими руками, взятыми в замок, делает движение корпусом к генералиссимусу и называет то место. Сталин благодарит его, кивая одними только веками, и уходит, аршинным шагом преодолевая по полкоридора. Повсюду взрывается ликующий и громоподобный шёпот.
После случившейся картины я решаю пойти спать. Моя комната располагается здесь же, на втором этаже, но в левом крыле. Я возвращаюсь к ступеням, ведущим в главную залу, безмятежно прохожу мимо них и оказываюсь в параллельном коридоре. Отперев собственным ключом дверь, я запираюсь изнутри и как есть, в одежде, ложусь на постель. Через полминуты другой офицер – я слышу – заходит в соседний номер и кладёт тяжёлый предмет на столик. Я пытаюсь узнать квартиранта, но тот молчит и, кажется, даже не двигается. Мне становится ещё интересней, и я прислоняюсь ухом к тонкой стене.
Наконец, мужчина тихо покашливает, и я понимаю: это Сталин! Ледяная кровь пробегает по моему сердцу, я замираю одной сведённой мышцей, как если бы меня ужалила ядовитая южноамериканская змея. Предельно тихо, маленькими поползновениями я достигаю края кровати и беззвучно съезжаю на пол. Затем так же осторожно встаю на ноги и подхожу к открытому окну.
Ясная ночь дышит жизнью своего свежего воздуха. Настроение природы настолько умиротворённое, что, кажется, дом медленно течёт по реке времени и судьбы. Знакомые декорации привлекают мой взгляд. Я всматриваюсь и обнаруживаю на улице тульский проспект Ленина. В совершенном недоумении я высовываю голову в окно и поражаюсь: пока гости праздновали, дом незаметно превратился в трёхэтажный бронированный поезд. Состав быстро движется по проспекту в сторону кремля, сейчас он уже на месте торгового центра «Парадиз» (в год сновидения этого здания ещё не было). Поезд гремит листовым железом, бьющегося под напором ледяного январского ветра. Мне с третьего этажа вагоны представляются огромным кораблём, несущимся по океану.
26.08.2004