Это — сон №61 из собрания сновидений Михаила Кожаева
Вдвоём с рецидивистом мы сбегаем из заключения. Операцией руководит преступник со стажем, я же ему полностью подчиняюсь и выполняю все его приказы. «Вернёмся назад», – суровым тоном многое пережившего человека говорит он мне, и мы бредём обратно к ограде тюрьмы (хотя я даже не знаю, какое дело заставляет нас так рисковать). По бурой дороге мы спускаемся вниз, и здесь бывший заключённый указывает мне остаться, а сам следует дальше. Но пока я лежу в укрытии, вокруг происходят разные интересные казусы.
Ослушавшись своего «наставника», я решаю пролезть через кусты розовой смородины ближе к краю поля, чтобы укрыться лучшим образом. На моём пути встречаются только кусты сладкой ягоды и изредка невысокие деревца. Неожиданно я замечаю: невдалеке идёт мужчина, весь хозяйственный из себя, важный – думаю, владелец этого сада. Я прыгаю под дерево и прячусь. Только слышу, как из приёмника у дядьки на плече раздаётся песня, в которой юный андеграудный исполнитель поёт строку из Гребенщикова: «И кто-то сломанный не хочет быть целым». В это время хозяин подходит к пятиэтажному хрущёвскому дому и скрывается за его дальней стеной.
Немного осмелев, я поднимаюсь с земли и продвигаюсь дальше от ненужных глаз. Однако снова мне приходится затаиться: с небольшой чёрной собачкой появляется молодой помощник садовладельца – мой брат. Но даже ему я не могу рассказать о своём побеге, поэтому активно пытаюсь спрятаться.
У меня в ушах звенит: «С утра шёл снег», но эту песню Аквариума слышу не только я. Собака никак не хочет идти за моим братом, она рвётся ко мне как к источнику, воспроизводящему приятную ей музыку. Брат движется вслед за своим нанимателем и тянет за собой собаку. Припев звучит ещё несколько раз, и я уже не знаю, как его остановить, потому что чувствительный пёсик постоянно упрямится и пытается вернуться, несмотря на то, что его уже начинают дёргать за ошейник. В итоге, брат сообщает о странном поведении своей псины начальнику, и тот выдаёт директиву всматриваться во всё подозрительное.
Двое сторожей сада грамотно занимают наблюдательные позиции: хозяин располагается у дальней стены, а его подчинённый – у ближней. Понимая, что промедление с моей стороны может привести к самым печальным последствиям, я встаю в рост и опрометью несусь обратно к тому месту, откуда я так незаметно крался. Через двадцать гигантских шагов я сталкиваюсь нос к носу с двумя своими ровесниками.
– Мужик с собакой! – не оборачиваясь назад, но как бы указывая туда, предупреждаю я их и продолжаю свой сумасшедший бег.
Встретившиеся ребята через несколько секунд опережают меня, в ужасе крича во всё горло: «Гибкий! Гибкий!». Я понимаю, что это прозвище хранителя сада и что ничего хорошего оно мне поэтому не предвещает.
Вскоре, трое беглецов, мы оказываемся в светлой оранжерее. Выбеленная изнутри, она делится на пять частей последовательными перегородками из синих непрозрачных стёкол (какие бывают в бассейнах), которые перекрывают почти всё пространство вширь, оставляя лишь узкий проход у правой стены. Преодолевая препятствия в том же порядке – сперва двое «ненаказанных» любителей смородины, а за ними один уже «осуждённый» – мы достигаем конца крытого палисадника.
В конце я уже начинаю бежать по наклонному подоконнику в несколько метров, ведущему к спасительному «выходу». Выпрыгивая из окна здания, мы оказываемся в тех же кустах смородины, за которые теперь приходится спасать свои шкуры. Ещё через четверть минуты мы достигаем забора, в котором крутятся две неприбитые доски. Выбрав момент, каждый из нас проскакивает в открывшуюся на секунду щель и оказывается на «свободе» – на той же бурой дороге, по которой я пошёл, ослушавшись рецидивиста. Кажется, эту часть сна я видел в детстве, не менее семи лет назад.
В дальнейшем мы втроём шествуем по синим коридорам больницы и останавливаемся у запертой белой двери. Я хочу уже потянуть за ручку, как замечаю в узком проёме испуганный глаз и дрогнувшую дверь, которую, по-видимому, специально держат изнутри, с той стороны. Я начинаю дёргать сильнее, и нам, наконец, открывают.
За порогом стоят также трое молодых людей. Первый – атлетически сложенный, крепкий и натренированный парень, второй – Юра (на курс меня младше), третьего же я помню смутно. Первые двое начинают наперебой оправдываться передо мной, не давая мне возможности вставить и звука:
– …понимаешь, мы в таких тяжёлых условиях…
Но, собравшись с духом, я вклиниваюсь в их лебезню и воинственным тоном заявляю, подчёркивая отдельно каждое слово специальной интонацией:
– А я вам сейчас скажу такое, о чём вы вообще не имели представления!
Оба мигом умолкают, словно им безболезненно отрубили языки. Выждав паузу, я объясняю им ситуацию, попутно пытаясь успокоить их:
– Все мы – то есть трое нас и трое вас – происходим из двух разных снов. Встретились мы совершенно случайно, никаких последствий, поэтому, нет и быть не может. Понятно?
Молодые люди облегчённо вздыхают, благодарят нас за это радостное известие, жмут нам руки. Теперь уже мы втроём (я и двое других собирателей смородины) проходим через освобождённый проём и оказываемся в следующем коридоре, по стенам которого на лавках сидят ожидающие своей очереди пациенты.
13.11.2005