Это — сон №103 из собрания сновидений Михаила Кожаева
Сны занимательны тем, что необъяснимая череда самых нелепых метаморфоз выглядит в них весьма логично. Может статься, что человек, с которым ты только что разговаривал по телефону, превратился в реку Волгу и возвратится в свой облик не раньше Астрахани. И ты ждёшь, когда он, наконец, туда дотечёт, потому что рабочая конференция без его участия бессмысленна. Однако следующий сон совсем о другом.
Вначале снится мне Ярмольник. Только во сне он – мультипликационный персонаж «Симпсонов», улетающий вместе с ними на двух космических кораблях на другую планету. Что не может не радовать русского человека, один из аппаратов – российский: на его борту нарисован отечественный флаг. По ходу параллельного движения кораблей Ярмольник что-то передаёт с одного борта на другой. То есть пока ничего необычного – всё логично в системе координат сновидения. Даже тот факт, что все участники космической одиссеи без скафандров, не вызывает вопросов. Но вот дальнейший поворот сюжета выглядит странным.
Моя семья в полном составе на бабушкиной квартире, только самой бабушки почему-то нет. Между тем и брат уже собирается уходить, но останавливается, чтобы спросить у родителей:
– Сколько времени?
Родители ещё не успевают ответить, как у брата вдруг вырывается левая почка и моментально вздувается, как подушка безопасности. В итоге почка превращается в чёрный, размером с ладонь, пузырь, как у рыбы. Не обращая внимания на этот факт, брат как ни в чём не бывало задаёт очередной вопрос:
– А что у вас в сковородке? – заглядывает он на кухню, как слева (именно слева) у него надувается печень. Она такая же шарообразная, как и почка, тоже чёрная и, видимо, довольно прочная.
Не знаю, на каких основаниях покоится – или, наоборот, беспокоится – логика сновидений, но только в следующий момент я еду в 28-м автобусе, который водитель этого же маршрута зачем-то угнал. Мы несёмся вниз по проспекту вдоль длинной стоянки, которой нет во сне. При этом водитель пересекает сплошные, подрезает целые ряды машин и едет навстречу движению. Однако совершая очередной поворот, мы оказываемся на рынке, больше похожем на пригородный склад под открытым небом.
Здесь я выхожу и прогуливаюсь пешком по крытым амбарам. Внутри них, в многочисленных проходах, установлены два ряда деревянных досок, по толщине равных буханке хлеба и идущих от метра в высоту и до потолка. Почему-то мне нужно пройти по каждому из ходов, и при этом кто-то держит меня сзади и ведёт, как бы правит мной в пути.
Во время такого странного путешествия я слышу, как стоящие справа старушки поют заклинания на смеси славянского и санскрита на мотив «По Дону гуляет…». Когда меня подводят к первому проходу, красивый голос произносит:
– Грамматика.
Бабушки начинают петь задорней, а меня проводят сквозь первое препятствие. Перед вторым я останавливаюсь и жду окончания гимна. Далее тот же голос говорит:
– Синтаксис.
И дряхлые певицы затягивают своё, пока я прохожу через второй проём. Так происходит раз восемь или десять. В последних двух испытаниях заглавными фразами становятся «Глагол» и «Запятая». И только тогда я понимаю, что то была самая настоящая инициация меня в язык.
В сухом остатке у нас трёхчастное деление сна: космонавт Ярмольник, взрывающиеся органы и поющие на санскрите бабушки. Как мозг умудрился соединить эти фрагменты в картинку, которая во сне выглядит как пример причинно-следственных связей, – сказать сложно. Ясно одно: изучение логики сна позволит глубже уяснить основы и принципы нашего мышления наяву. И либо признать за снами совершенную пустоту и незначительность в психической жизни человека, либо понять относительность всякой логики.
16.04.2006