– Он помочился прямо в штаны! – негодовал Лепнин, пока Любовь Степановна пыталась его успокоить. – Ему всего шестьдесят! Он не лежал без сознания в больнице, у него не было проблем с мочеиспусканием, и его не били хулиганы на улице! Он сделал это… просто так!
Никита Александрович судорожно ходил по комнате, в то время как жена ловила его, чтобы натереть чем-то ароматным виски.
– Это ужасно, ужасно! – повторял Лепнин. – Насколько нужно не уважать себя, чтобы такое делать! Люба, я так больше не могу! Поехали прямо сейчас ко Флоровскому! Позвони ему! Который час?
– Четверть пятого, – ответила Любовь Степановна, посмотрев на часы. За окном было ещё темно.
Никита Александрович осел на кровати, беспомощно опустил голову и всем своим видом показал, что готов смириться.
– Хорошо, я займусь расстановкой книг.
Вчерашним днём сыновья привезли Лепнину новые книги. Любовь Степановна знала, как он любил листать их, просматривать, нюхать типографскую краску… А затем вписывать в бумажный каталог, дублировать в компьютер и, наконец, расставлять по полкам, которым уже не оставалось места в самой большой комнате дома – библиотеке. Поэтому супруга отпустила Никиту Александровича. И когда он ушёл, в очередной раз открыла книгу Эрнеста Флоровского, уже ставшую для неё настольной, – «Очерки метафизической шизофрении». Лепнина со скорбью утверждалась в неприятной и совершенно неправдоподобной истине, что её мужу требуется профессиональная психиатрическая помощь…
Никита Александрович больше всего боялся немощи. Старческой слабости, которой он обременит своих близких. Любовь Степановна десятки раз слышал, что её муж предпочёл бы эвтаназию такому существованию. Но ни он сам, ни его супруга в страшных снах не представляли, что исходом его блестящей и плодотворной жизни могло стать безумие. Лепнин не верил в это, поскольку искренне считал свои наваждения реальными, а не индуцированными. Любови Степановне всегда хотелось верить, что иллюзорные переживания из-за ночного двойника-отщепенца – психологическая проекция мужа, как бы собирательный образ его антипода, от которого он всегда старался максимально дистанцироваться.
Любовь Степановна считала, что вымышленный, ночной Лепнин на протяжении долгих лет выполнял функцию морального ограничителя «от противного». Сейчас, ближе к шестидесяти, она вдруг явственно поняла, что всё это время в её любимом супруге разрасталась и крепла душевная болезнь, которую он преодолевал исключительно силой воли и беспрецедентным интеллектом, творившим демонов исключительно для того, чтобы самому быть для семьи ангелом.
«Может быть, он выработал свой ресурс и теперь вынужден сломаться под натиском времени и напряжённой работы?» – думала Любовь Степановна в давно ставших для неё привычными инженерных категориях. Она подсматривала, как Лепнин разбирает книги, гладит их, осторожно обнюхивает, как кошка новую вещь, и с нежностью кладёт на специально отведённое место на столе. Раньше подобная грациозность казалась ей душистой приправой к рафинированному и упорядоченному уму. Сейчас она увидела свойство характера, никак с умом не связанное. Никита Александрович вдруг представился ей совершенно потерянным и разбитым болезнью. Не помня предназначения склеенных листов и забыв даже сами буквы, он с такою же лаской гладил книги, но представлял собой лишь руины когда-то светоча науки, профессора Н. А. Лепнина.
Никита Александрович поднял глаза и заметил супругу. Улыбнулся ей радостно и живо.
– Ломброзо, «Гениальность и помешательство»! – провозгласил он, как если бы победоносец предъявлял войску корону поверженного врага. – Давно хотел её перечитать! Настоящий прорыв для своего времени! Интересно бы у Эрнеста спросить, каково его мнение.
Лепнин продолжал улыбаться, искренне не понимая всей двусмысленности ситуации – пациент с признаками душевного расстройства интересуется мнением своего психиатра о сочинении другого…
Любовь Степановна нашла в себе силы улыбнуться в ответ, сообщила, что не будет больше отвлекать супруга, и закрыла за собой дверь. Поторопилась перейти в другую комнату, потому что слёзы горячим потоком без спроса потекли у неё из глаз. Будучи по природе не слишком религиозной, она с удивлением обнаружила в себе непреодолимое желание помолиться. С полным ощущением преступного деяния, едва ли не предательства и уж по крайней мере предосудительного поступка, она заперлась в комнате и перекрестилась.
Доставшаяся ей от бабушки Богородица была единственной иконой в доме, которую Любовь Степановна берегла – не как святыню, но как семейную реликвию. Женщина глухо зарыдала и встала перед ликом на колени. Богородица молча слушала…
В девять часов утра Любовь Степановна, строгая, благородная и элегантная, набрала номер клиники Флоровского. Доктор уже был на месте и сообщил, что ждёт Лепниных у себя в любое время. Супруга Никиты Александровича ответила, что они готовы выезжать и будут с учётом пробок не позднее, чем через час. Давно ожидавшее пассажиров такси выехало из ворот дачи и устремилось в город.
Эрнест Максимиллианович встретил пациента в кабинете. Попросил оставить их вдвоём. Консультация длилась полчаса, после чего доктор с Никитой Александровичем пригласили Любовь Степановну войти. Согласно рекомендациям Флоровского, Лепнин оставался в клинике на неделю. Ему отводилась отдельная палата с сиделкой. Супруга, разумеется, могла приходить в любое время и ночевать по своему усмотрению. Пациенту был прописан постельный режим с курсом лекарств и процедурами электрошоковой терапии – совсем не такой устрашающей, как представляется обывателю, пояснил Флоровский. Дальнейшее подскажет «анализ динамики состояния»…
В первую ночь Любовь Степановна осталась с супругом. К нему подключили кучу присосок с электродами, мониторы показывали ритмы и цифры. Флоровский рассказал, что сновидения возникают в фазе быстрого сна, которая длится совсем короткий период времени. Если в начале данной фазы спящего разбудить лёгким касанием, то он, скорее всего, очнётся и сразу же заснёт. Так что никакого видения во сне не будет.
– Впрочем, если тревога вызвана именно сновидениями, а не галлюцинациями или психотическими состояниями. Заодно мы это и выясним. По крайней мере, точно узнаем обратное, если кошмар проявится в какой-то иной фазе, когда сны не снятся, – добавил Флоровский.
Сам он ради пациента остался ночевать в клинике. Однако его вмешательства не потребовалось: Лепнина искусственно будили трижды, после чего он спокойно и умиротворённо засыпал. За восемь часов он прекрасно выспался и выглядел свежим и отдохнувшим. Почти не смыкавшая от переживаний глаз Любовь Степановна немного успокоилась и отъехала на дачу. Вечером она вернулась и застала мужа бодрым и даже жизнерадостным. У него почти не болела голова, а недавняя прогулка по саду клиники добавила румянца его щекам. Находившись и привыкнув к новому месту, он заснул быстро и крепко.
Во вторую ночь Никиту Александровича будили дважды. В первый раз он сразу же заснул снова, во второй – проснулся и минут десять разговаривал с женой. Затем перешёл на тихое бормотание и вскоре расслабился и притих. Дыхание его было ровным и спокойным, и Любовь Степановна задремала сама. Утро застало их вместе, и разлучил их только массаж, который Флоровский прописал Лепнину для расслабления и стимуляции нервных окончаний.
Никита Александрович нежно поцеловал жену и ушёл в сопровождении медсестры. Любовь Степановна с надеждой смотрела ему вслед, впервые поверив, что всё ещё может поправиться. Господин Флоровский оказался более сдержан в своих оценках, однако отметил, что перспективы выздоровления вполне реальны. Если говорить про общее эмоциональное состояние. Между тем, о полноценном исцелении говорить было преждевременно, поскольку даже точный диагноз ещё не поставлен. Не определён феномен сонного двойника – есть ли он проекция больного воображения? психического расстройства? последствие травмы?
– Наиболее очевидной могла бы выступить версия самого Никиты Александровича, – рассуждал Флоровский. Его глаза выдавали продуктивную и воодушевлённую работу мысли. – Его ночное alter ego – результат фантазий вашего супруга относительно самого себя, пошедшего по неправильному моральному пути в жизни. Однако Никита Александрович реконструирует судьбу своего негативного двойника, как самый наблюдательный и аккуратный биограф. Такое обычно не встречается. Иначе каждый из нас мог бы видеть самого себя в негативном измерении, когда днём ты доктор Джекил, а ночью – мистер Хайд. Причём на протяжении всей своей жизни! Но мы с вами не литературные герои. Психиатрическая наука знает феномен двойничества, но чтобы дублёр возникал исключительно в сновидении – явление другого порядка, подходящее по симптоматике под иные расстройства.
Флоровский имел привычку ходить из угла в угол, но при супруге пациента сдержал себя и продолжил, сидя за столом. Увлечённость проблемой выдавала активная жестикуляция, склонная более южному торговцу, чем северному врачу.
– Возможно, имеет место нарушение нормального функционирования механизма памяти, – заметил он. – Вы наверняка сталкивались с дежа вю – ощущением, что когда-то в прошлом вы уже были в данном месте, видели данного человека или испытывали определённые эмоции. Современная нейробиология приоткрывает перед нами завесу тайны, подсказывая, что наша фантазия формирует новое представление быстрее, чем память успевает добраться до своих бездонных хранилищ. И прежде чем выудить необходимые сведения, она буквально натыкается на только что сформированный образ, который воспринимается как воспоминание. Проще говоря, вашему сознанию удаётся записать телефон нового знакомого быстрее, чем вы успеваете с ним познакомиться. Мозг фиксирует его лицо быстрее, чем вы осознаёте, что видите перед собой незнакомого человека. А память уже сообщает вам, что вы его знаете! – Флоровский описал рукой в воздухе фигуру пилотажа, как если бы пытался на скорость закрыть крышкой банку с пауками.
Доктор понял, что несколько увлёкся, что супругу Лепнина больше волнует, скорее, результат лечения, чем алгоритмы памяти и её нарушения. Поэтому Флоровский решил подытожить сказанное для данного конкретного случая.
– Если озвученная гипотеза окажется верна, мы сможем назначить эффективное медикаментозное лечение. Учитывая современное развитие фармакологии…
Он не успел договорить, потому что в кабинете ворвалась молоденькая практикантка, белая от испуга, и сообщила громким шёпотом:
– У пациента приступ! Лепнин, 60 лет…
Флоровский быстро поднялся со своего места и устремился к массажному кабинету, куда был направлен Никита Александрович. Любовь Степановна семенила следом и, в страхе увидеть ужасное, держалась за сердце. В кабинете Лепнина окружали двое огромных санитаров, медсестра и сиделка. Но пациента уже никто не держал, поскольку он сидел спокойно и лишь нервно покачивался взад-вперёд.
– Что случилось? – громко спросил Флоровский.
– Его сбила машина! – пытаясь сохранять спокойствие, тем не менее запричитал Лепнин. – Прямо у меня на глазах! Хорошо, не насмерть! Но теперь я не знаю, что с ним…
– С кем, Никита? – вкрадчиво спросила Любовь Степановна, взяв ледяные руки супруга в свои, горячие. – Кого сбила?
– Дэниса! – с наивным оттенком обиды ответил Лепнин, будто речь не могла идти ни о ком другом.
Флоровский назвал ассистентам препарат и распорядился сделать укол, пять кубиков. Лепнина после него потянуло в сон, но никаких видений в течение последовавших за тем часов забвения он не наблюдал. Эрнест Максимиллианович обещал собрать консилиум. Любовь Степановна поблагодарила его, но в свободную минуту позвонила старинной приятельнице, справиться о её знакомом священнике, о котором она отзывалась как «сильном» и «помогающем». После утреннего инцидента Любовь Степановна решила хвататься за любую соломинку, которую предлагает ей жизнь, судьба и опыт её самой и всех вокруг.