Это — сон №96 из собрания сновидений Михаила Кожаева
Я просыпаюсь первым, пока все ещё спят, и отправляюсь разбудить Александра Абдулова. Вчера я уступил ему собственную спальню, а сам ночевал на кухне. Захожу в комнату и с удивлением обнаруживаю, что Абдулов спит не на кровати, которую я ему застелил, а на полу, на каких-то старых картонках. Тереблю его, но Александр спит. Тогда я иду набрать горячую ванну, чтобы он мог отлежаться в тепле. Возвращаюсь обратно, снова принимаюсь будить Абдулова, но тот спит, как убитый, и не подаёт никаких признаков пробуждения. Я присматриваюсь получше и с ужасом осознаю, что он мёртв!
Пробую его руку, чувствую – холодная. К тому же сжатая, уже затвердевшая, неживая. В испуге я ощупываю лицо и губы Абдулова и окончательно убеждаюсь, что он умер. С криками я выбегаю в коридор, и слёзы текут по щекам нескончаемым потоком. Я начинаю бегать по всем комнатам, вопить и причитать. Наконец, падаю на пол и бьюсь головой в истерике.
На следующий день, немного успокоившись, я сижу у гроба Абдулова. Держу в руках платок и безмолвно смотрю в стену напротив. В комнату входят мои одногруппницы.
– А кто умер? – спрашивает одна из них. В реальности, не во сне, она не отличалась широким кругозором, и когда кто-нибудь спрашивал: кто такой Паоло Коэльо? Кто такой Карлос Кастанеда? – она молчала и упорно делала вид, что не слышит. Вот и в сновидении она демонстрирует своё невежество.
– Абдулов! – отвечает ей подруга.
– А кто это? – снова спрашивает мадемуазель почемучка.
– Ну, помнишь, актёр, который играл Коровьева?
– Да.
– Вот это он.
– Коровьев или актёр?
Не в силах больше сдерживать приступ мигрени в процессе этого диалога, я выгоняю обеих из комнаты. А вскоре и сам ухожу к приятелю-меломану.
– Слушай, – с надеждой спрашиваю я у него, – а у тебя нет ничего, связанного с Абдуловым?
Он отвечает:
– Есть! А что, поставить?
Весьма удивлённый, я смотрю на его стол и вижу, как музыкальная система превращается в старый бабинный аппарат, а мой знакомый нажимает кнопку, и начинается музыка. Голоса Абдулова пока не слышно, но я уверен, что скоро его услышу.
– Видишь этот провод? – продолжает, между тем, мой приятель. – Вытащи его из разъёма и снова вставь.
Причём он обращается ко мне не потому, что сам не может этого сделать: провод даже ближе к нему, чем ко мне. Он хочет мне что-то продемонстрировать. Я отсоединяю штекер, и у меня в руках его конец разделяется на две медные нити. Вставляю их обратно – искры летят. Соединяю провод с другим – разноцветные молнийки пробегают. В это время в колонках звучит Земфира. «Причём она здесь?» – думаю я и с негодованием покидаю квартиру.
В следующий момент я оказываюсь в храме, где уговариваю знакомого алтарника спросить у священника: может быть, есть некий церковный указ, в котором что-нибудь говорится про Абдулова? Через некоторое время ко мне выходит священник и заявляет, что указ такой есть, но чтобы его прочесть, придётся подождать пару часов. Я соглашаюсь, а священник уходит в алтарь. Сквозь деревянный иконостас я ясно вижу, как он достаёт свиток и начинает перечитывать этот указ, так как, по всей видимости, сам его основательно забыл. Читает про себя, а я всё равно слышу. Речь, между тем, идёт о ценах на церковную утварь, и я понимаю, что и здесь не встречу ничего, связанного с Абдуловым…
В отчаянии я ловлю машину, чтобы уехать домой. Останавливается «Лада», и дама за рулём спрашивает:
– Куда?
– До Тулы, сколько? – отвечаю я вопросом на вопрос.
– Понятно, что до Тулы! – разводит женщина руками. – Куда именно?
– До политеха! – уточняю я.
– Двести! – моментально произносит она, но тут же оговаривается: – Или двести пятьдесят?
– Давайте двести! – уверенно парирую я, но и сам включаюсь в торг: – А, может, сто пятьдесят?
– Двести так двести! – выносит вердикт водительница, и я беспрекословно сажусь на заднее сиденье. Мы уже отъезжаем, как я спрашиваю себя: зачем я согласился, ведь я могу заплатить только пятьдесят? Тогда я открываю дверь и на ходу выпрыгиваю! Точнее – сам себя убеждаю, что выпрыгнул, но на самом деле продолжаю сидеть в салоне.
Женщина оборачивается ко мне и с прищуром спрашивает:
– Выпрыгнуть хотел?
Но я ей ничего не отвечаю, потому что окончательно себя убедил, что уже выпрыгнул!
И только сейчас я вдруг замечаю, что рядом со мной едет знакомый. Мы с ним здороваемся, и он тоже начинает говорить о деньгах.
– Ну вот ты, – от несправедливости жизни я бью себя в грудь, – ты-то за что требуешь с меня денег?
– Как за что? – удивляется он и достаёт из кармана билет на поезд. – Ты сам послал меня в Новосибирск за кровью для Абдулова, не помнишь? Вот билет. Давай пять тысяч.
– Ты опоздал… – с прискорбием отвечаю я, а про себя думаю: «Хотя бы в Новосибирске есть что-то, связанное с Абдуловым!».
P.S.
Думаю, этот сон был навеян моей идеей добиться проведения в Туле референдума о переименовании главной улицы, проспекта Ленина. Тогда я искренне верил, что туляки смогли бы проголосовать за Абдулова. Сегодня я по-прежнему считаю проведение данного референдума необходимым, но на этот раз мой вариант менее утопичен – «Крымский проспект». Объективно же полагаю, что туляки проголосовали бы за восстановление исконного названия – «улица Киевская».
22.02.2006