Это — сон №46 из собрания сновидений Михаила Кожаева
3. В одном из ночных баров мы с моим классным руководителем по гимназии Павлом Валентиновичем Понариным стоим в очереди за напитками. Я немного задержался с другим своим знакомым, и теперь Павел Валентинович зовёт меня подойти. Мы делаем заказ и отходим к столику, где нас ждёт режиссёр Рязанов. Учитель истории сразу заявляет:
– Я – спать!
Невозмутимый классик русского кино делает знак бармену, мол: сделай-ка того-то и залей молочком. И расчёт Рязанова оправдывается на все сто: его молочный коктейль задерживает моего наставника и даже веселит его. Однако теперь уже я решаю покинуть компанию и, чтобы не повторяться, объясняюсь так:
– Спать не хочу, а пойду прогуляюсь.
При этом я хотел сказать «Я по девочкам», но эта фраза не пришлась к слову.
Раскланиваюсь и, передо всеми извинившись, выхожу на улицу.
В тёмном сквере мне встречаются четверо или пятеро южан. Решая не показывать своего страха, я демонстративно достаю студенческий билет и делаю вид, что теряю его, – документ звучно падает на дорожку за последним из молодых людей. Черноволосый красавец окликает меня и подаёт мне моё удостоверение, причём я вижу вложенную внутри сторублёвую купюру. Почти вырывая из рук благородного кавказца свой билет, я быстро перебираю ногами дальше и на первой же развилке поворачиваю налево.
«А ведь это начало нового фильма», – появляется у меня мысль, когда я пытаюсь посмотреть на ситуацию со стороны. Я начинаю сочинять музыку для вступления кинокартины, обдумываю титры, ищу оригинальное продолжение. Мою сосредоточенность неожиданно нарушает высокий человек тюремного вида:
– Дай закурить, – суровым басом приказывает он.
Я лезу в карман за сигаретами.
– И спички.
У меня есть только зажигалка, и я в волнении пытаюсь выловить её из недр своих хранилищ.
– Что ты так медленно всё делаешь! – возмущается тюремщик и в негодовании устрашающе щурит правый глаз. Меня выручает случайный прохожий, ещё выше моего требователя ростом, который подаёт ему огнива. Брезгливо чиркая барабаном о кремний, уголовник замечает на зажигалке забавную, на его взгляд, надпись и начинает смеяться, комментируя её:
– Рéзина! Так кто же пишет «рéзина»!
Вокруг собирается человек пять, все они присоединяются к нахальному гоготу тюремщика. Плюнув на всё, я прохожу мимо. Через несколько десятков шагов за мной увязывается человек с гитарой. Он показывает мне два диска игры «Diablo-II», на которых розовыми буквами нанесена «пенистая» надпись: «Идём на войну». С учётом того интереса, который я проявляю к указанной игре, уже во сне у меня возникает побуждающая к действию мысль: «пора это записывать!».
4. На остановке ДК на Косой Горе вместе с родителями мы ждём 28-й автолайн. Подъезжает автобус «Экарус», немного подумав, мы заходим в салон и занимаем первые места. Гармошка только успевает тронуться, как справа её подрезает легковой автомобиль. Ехать очень сложно, и, в итоге, водитель останавливается и выходит из своей кабины, критически осматривая стоящую рядом с нами голую стальную конструкцию с четырьмя колёсами. Оказывается, это не что иное, как самолёт: три колеса у него спущены и изжёваны, и раздосадованный шофёр с горечью качает головой:
– Нет, ехать на одном нельзя.
– Можно, – внушает ему отец и аргументирует это цветом шинных ошмётков: они розовые!, а, значит, продолжать движение не запрещено.
Вновь обретя надежду, водитель преображается в авиатора и с оживлением рассказывает про специальный отряд ДПС, проверяющий колёса самолётов, которого он так боялся, а сейчас, после слов отца, совсем успокоился. Только теперь, всмотревшись в лётчика, я замечаю, как сильно изуродовано его лицо: глубокий шрам на месте бровей, вместо носа – вмятина, а из-под образовавшегося на голове шлема автогонщика зияют овальные ожоговые раны вокруг горящих энтузиазмом глаз.
01.09.2005