Кадр первый. После прошедшего дождя земля черна, как нефть. На холодном поле лежат жертвы кровавой битвы, раненые солдаты без сознания: с тёмными лицами, в закопчённых касках. Постепенно я возвращаюсь из небытия погибели в мир живых, мои глаза раскрываются и со страхом наблюдают весь ужас произошедшей трагедии. Мой отец, командир, уже переходит от бойца к бойцу. После него я первый, кто вернулся из забытья схватки. Родитель помогает мне подняться и сразу же приказывает следовать за ним к рощице из нескольких деревьев.
Пока мы волочимся к месту, я придумываю о себе легенду, что у меня в правой лопатке две пули, несмотря на нестерпимую боль из-за которых я, бедняжка, переношу все тяготы невыносимой жизни военного времени. Не успеваю я выразить своё горе, как мы оказываемся у цели. За посадкой лежат сырые беспризорные брёвна по пять метров в длину каждое. Вместе с отцом мы поднимаем одно из них и, сгибаясь под грузом, несём его обратно. К тому времени «просыпается», то есть приходит в сознание мой брат и, следуя нашему примеру, поднимает другое бревно. Так втроём мы перетаскиваем два бревна в деревенский дом в деревне Кресты.
Кадр второй. Мой отец и двое его сыновей – мы втроём кладём брёвна в коридоре, но затем переносим их в «скотный загон» и начинаем распиливать. В конце заготовки край одного бревна ставит нас в затруднительное положение своим размером: он длиннее одного чурбачка (рубленный на дрова он не войдёт в печь), но меньше двух. Так что либо обе части при дальнейшей распилке будут несколько короче необходимого, либо одна правильной, а другая – совсем негодной.
Внук хозяйки дома, старушки лет восьмидесяти, советует, как нам следует поступить. Папа на наших глазах испаряется, и мы с братом начинаем колоть дрова. Выполнив свою повинность, уходим и мы. Однако вскоре я возвращаюсь и на входе в сарай становлюсь свидетелем странной картины.
Смиренно склонив голову, в начале коридора разрешения своей судьбы ожидаю я сам (назову его «вторым я»). «Моя» причёска гораздо короче нынешней, такой длины были мои волосы год назад. Передо мной же молодой незнакомец – размытый серый силуэт – замахивается топором и наносит мне (второму мне, за которым я наблюдаю) сокрушительный удар по голове.
Невозмутимо поправив пробор, «я» заново подставляю свой череп, и парень в очередной раз рубит меня остриём. Отравленный отчаянием о невозможности расколоть меня, юноша начинает беспорядочно молотить меня топором то в висок, то в темя, то в ухо. Понимая, что казнь закончится трагедией, я (теперь уже первый я) останавливаю кровопролитное насилие.
Кадр третий. После этого вход в сарай начинается наполняться людьми и техникой. Сперва на подставке появляется телевизор, затем, уже с другой стороны, – видеокамера. Наконец, по ходу действия множество снующих туда-сюда персонажей мешают производить съёмку. Камера представляет собой чёрный аппарат чрезвычайно малого размера, как если бы это был футляр для кольца. Снаружи нет каких бы то ни было видимых объективов, и только одна горящая красным лампочка (точно такая, как на моём магнитофоне во время записи «Аэростата») свидетельствует о том, что включен режим работы.
Тем временем по телевизору – и это драгоценный камень всего сна – начинают показывают мультфильм. К концу второго его эпизода мимо камеры начинает слоняться моя матушка и посторонние люди, и я высказываю им, чтобы они не мешали записи.
Мультфильм – по крайней мере, в той его части, которую я успел просмотреть – непривычно красочный для человеческого глаза и какой-то этнический; он состоит из двух удивительных эпизодов. Сами картинки, похожие на вышитые персидские ковры, сменяют друг друга, как перетекающие волны, или как летящие птицы. Сложно подобрать слова для описания этого шедевра.
Первый эпизод. В магическом ритуальном танце, как в поединке, слились двое кофейнокожих африканцев. Одеты они в красивейшие народные наряды. Один (тот, что находится слева) имеет усы, в руке он держит круглый щит. У второго (того, что справа) к коленям прикреплены меховые повязки. Прочие атрибуты национальных костюмов очень красочны, они напоминают филигранные вязаные мозаики. Обрядовые движения немного расплывчаты, это характерный почерк мультипликаторов. Периодически левый танцор наклоняется и поочерёдно целует правого в колени, ни на мгновение не переставая приплясывать в такт энергичной музыке.
Второй эпизод. Спустя череду неуловимых событий в рамке мультфильма возникают тонкие и блестящие, покрытые никелем рога двух газелей. Самих животных при этом совсем не видно. Костяные узоры плавно касаются друг друга, с нежностью гладят друг друга – одним словом, «целуются».
11.08.2005