Это — рассказ Михаила Кожаева (2023)
о жизни, дуэли и эмиграции А.С. Пушкина

Время чтения ~ 25 минут

* * *

Обеденная зала ресторана «Респект» на Тверской блистала огнями. Важные гости из правительства сидели за огромным дубовым столом, ослабив галстуки и уже пригубив шампанского. В моду вернулись голицынские игристые – знаковые веяния времени. Периньоны, из-за недавних высказываний французского посла о России, разом вышли из употребления. Назревал скандал и взаимная высылка дипломатов.

Один только Пушкин, казалось, витал выше облаков и не замечал висевшей в воздухе грозы. Вот и сейчас, опоздав и запыхавшись, он бросил подбежавшему официанту, который спросил, какое шампанское тот будет пить:

– Принесите «Рюинар». Простое какое-нибудь, «блан де блан».

На секунду повисла тишина. Шёпотом кем-то кому-то на ушко была произнесена рифмованная шутка: вот ***. А посреди плохо сдерживаемых смешков сенатор Камышьев приобнял Пушкина и просветил:

– Ну что вы, Александр Сергеевич! Какой «Рюинар»! Только «Князь Голицын»! Голубчик, – обратился он к гарсону, – принесите нам ещё бутылочку «брют зеро».

Официант бесшумно взлетел и исчез, а сенатор подбодрил Пушкина:

– Дорогой вы наш, садитесь, расслабьтесь! Проблемы в министерстве? Или очередной литературный замысел?

– А что, это так известно? – поинтересовался Александр Сергеевич.

– Свои, конечно, знают. Но для широкой публики вы успешный менеджер, человек либеральных взглядов, знаток инновационных технологий – всё хорошо! Не напрягайтесь так, расслабьтесь! Смотрите, какой чудесный вечер. Какая в этом году прекрасная осень.

– Да, – в раздумьях согласился Пушкин. – Сентябрь – праздник, который всегда с тобой.

– Разве Хэмингуэй это не про Париж говорил?

– А это не Хэмингуэй – это Гребенщиков, песня «Сентябрь».

Собеседники переглянулись.

– Александр Сергеевич, вы бы лучше текущую повестку внимательней изучали. Ваши заслуги велики, но если не обращать внимание на тренды, можно попасть впросак не в компании своих, а где-нибудь на пресс-конференции. И тогда министерское кресло зашатается так, что удержаться в нём будет сложнее, чем на испанском быке.

– Спасибо за совет! – кивнул головой тот и чокнулся только что налитым бокалом.

Все заговорили о последних новостях. Один лишь Пушкин блуждал где-то далеко в своих мыслях. Буквально сегодня ему в голову пришла идея будущего рассказа под черновым названием «Дом на Никитской». Александр Сергеевич продумал сюжет и уже начал сочинять вступление, которое он тщательно стремился запомнить, так как было невежливым достать ноутбук и начать печатать новое сочинение. Поэтому он раз за разом повторял первые предложения:

Последние саквояжи гробовщика Адриана Прохорова были взвалены в багажник катафалка, и траурный чёрный «Мерседес» в четвёртый раз покатил с Басманной на Никитскую, куда гробовщик переселялся всем своим домом. Заперев лавку, в картах поисковиков он отправил заявку о смене адреса, а к воротам приклеил объявление, что дом продаётся и отдаётся внаём. Сам же пешком отправился на новоселье.

Александр Сергеевич отсидел положенное приличиями время и, когда это стало возможным по этикету, откланялся и вышел прочь. Коротко бросил водителю «домой», достал ноутбук и стал стремительно выводить соло на клавиатуре. Записав запомненное начало, продолжил:

Приближаясь к жёлтому особняку, так давно соблазнявшему его воображение и наконец купленному им за порядочную сумму, старый гробовщик чувствовал с удивлением, что сердце его не радовалось. Переступив незнакомый порог и найдя в новом своём жилище суету, он вздохнул о ветхой панельке, где в течение восемнадцати лет всё было заведено самым строгим порядком. Стал бранить обеих своих дочерей и работницу за их медленность и сам принялся им помогать.

Вскоре порядок установился. Киот с образами, шкаф с посудою, стол, диван и кровать заняли им определённые углы в задней комнате. В кухне и гостиной поместились изделия хозяина: гробы всех цветов и всякого размера, также шкафы с траурными шляпами, мантиями и факелами.

Над въездными воротами возвысилась вывеска, изображающаяся печального Ангела с венком в опущенной руке, с подписью: «Гробы, памятники и кресты. Торжественные проводы в вечную жизнь».

Девушки ушли в свою спальню. Адриан обошёл своё жилище, сел у окошка и приказал поставить чайник.

– Приехали! – произнёс знакомый голос.

Пушкин встрепенулся.

– Что?

– Приехали, Александр Сергеевич! – ответил водитель.

– Ах, да, спасибо! – вернулся в реальность министр. – Ну до завтра, голубчик! Приезжай в девять.

Пушкин попрощался с водителем и вошёл в калитку своего загородного особняка. Вошёл в дом, в котором на первом этаже горели все окна.

– Я дома! – провозгласил он.

– Папа, папа! – раздались радостные детские голоса, и к отцу семейства выбежали девочка и мальчик.

– Машенька! Саша! Любимые вы мои! – обнял их отец. – Как у вас дела?

– Всё отлично! – ответила дочка. – Только Саша моих кукол прячет! Наигрался в свои «12 замков» и теперь мои вещи берёт, чтобы спрятать!

– А ты зачем моего мишку взяла! – протестовал сынишка.

– Вот мои славные! – умилялся Пушкин, обнимая детишек. – Главное, что вы здоровы! А вот и мамочка наша любимая!

Из кухни вышла, держась за огромный живот, Наталья Николаевна.

– Наташенька! – Пушкин любовно поцеловал её в губы и в шею. – Как там наша Ташенька?

Он осторожно погладил живот жены.

– С чего ты взял, что будет девочка? Мы же специально не узнавали пол малыша.

– Это девочка! – с паточной улыбкой говорил Пушкин. – И мы назовём её в твою честь – Наталья, то есть Таша!

– А если это будет мальчик, мы назовём его Гришей! – застолбила имя супруга.

– В честь Перельмана?

– В честь Сковороды!

Наталья Николаевна имела в виду философа Григория Сковороду, и Пушкин это прекрасно понимал, но он специально перевернул всё с ног на голову, чтобы пошутить:

– Ох уж, эта твоя любовь к кухне!

Наталья Николаевна хлопнула мужа прихваткой по ягодице и под дружные детские смешки пригласила семью ужинать.

За столом Маша и Саша постоянно хихикали и ели медленно. Свои порции они доедали, когда Пушкин с женой уже закончили трапезу и обсуждали предстоящее собрание. В следующем месяце должна состояться встреча у президента, на которой Александр Сергеевич выступит с докладом.

Доклад был готов, а вот завод микрочипов – нет. Да и как его можно построить за полгода, если только на разработку инженерного плана требуется год? Почему руководство всегда ставит заведомо невыполнимые цели? Эти вопросы отравляли службу Пушкина, чем он и делился за столом с супругой.

Впрочем, на технологический уровень страны в целом и на свою карьеру в частности Александр Сергеевич взирал философски. Жили тысячу лет без электричества – как-нибудь проживём пару лет без микрочипов. Не ответит он высоким требованиям высокого руководства – сместят его и отправят куда-нибудь в глушь. Может, оно и к лучшему.

Так иногда размышлял Пушкин, искренне не понимая, зачем целую жизнь класть на алтарь технологического совершенства страны, если тем самым собственную жизнь как таковую ты при этом теряешь? Может, в правительстве сидят японцы? или муравьи? Настоящие муравьи в человеческий рост, только в костюмах «Бриони». Нет, надо бы эту идею Гоголю отдать, а самому как-то завод ускорить! А то ведь сместят, видит Бог – сместят после заседания, чем тогда семью кормить?

После ужина Пушкин искупал маленького Сашу (Маша мылась уже сама) и уложил детей спать. День был сложный, и Александр Сергеевич, обняв ласковую супругу, заснул почти сразу. Под утро ему приснился странный сон.

* * *

Во сне Александр Сергеевич приехал по делам в Петербург. Отсидев должные министерские собрания, он отпустил водителя и пешком пошёл прогуляться. Вдруг его слух привлекло пение, которое, хоть и было негромким, но вполне различимым, но прохожие отчего-то его не слышали.

Пушкин пошёл на знакомый голос и вскоре достиг Богословского кладбища. Уже стемнело, и бродить среди могил казалось жутковатым, но Александр Сергеевич пересилил страх. Он прошёл несколько рядов и свернул туда, откуда уже громко и внятно доносилось:

– А потом придёт она,
Собирайся, скажет, пошли.
Отдай земле тело.
Ну а тело недопело чуть-чуть,
Ну а телу недодали любви.

С удивлением Пушкин различил знакомую фигуру, сидевшую перед своим саркофагом и игравшую на гитаре.

– Витька, ты?

На Пушкина взглянул прекративший играть Цой.

– Сашка! – радостно воскликнул он и бросился обнять старого друга. – Вот так встреча!

Пушкин, казалось, растерялся.

– А ты… Что ты здесь делаешь? – и после того, как Цой непонимающе развёл руками в ожидании продолжения, уточнил: – Ты же умер!

– Как умер! – переполошился Цой и почему-то посмотрел на часы. – А какой сегодня день?

– Не день, Вить, – год. Ты в девяностом разбился в аварии. Ты разве не знаешь?

Цой оглянулся вокруг, заметил свой саркофаг и даты жизни под собственным именем.

– Ну дела! – удивился он. – Прав был Боб: мы продолжаем петь, не заметив, что нас уже нет. Ему уже, наверно, сорок.

Пушкин поддержал Цоя за локоть.

– Семьдесят, Вить!

– Семьдесят? – взгляд Цоя заволокли слёзы, и он присел на парапет. – И что, поёт до сих пор? Жив он вообще?

– Жив, курилка! – заверил его Пушкин.

– А как там Сашка? – спросил Цой.

Александр Сергеевич понял, что он спрашивает о своём сыне, и поспешил обрадовать:

– Всё замечательно! Недавно концерт в твою честь организовал! Всех твоих собрал, два часа отыграли. Полный стадион был.

– А пел кто? – удивился Цой.

– Так ты и пел! Поставили дорожку с твоим голосом, а музыканты живьём подыгрывали тебе! Сейчас технологии такие, Вить. Сейчас многое можно из того, что раньше фантастикой казалось. Я вот и сам, – немного покраснев от гордости, добавил Пушкин, – к этому руку приложил: министр технологического развития.

Он хотел ещё что-то добавить, но тут из-за угла вышел Тиль Швайгер. В руке у него было круглое ситечко для заварки, только внутри вместо чая летали запертые пчёлы. Немец методично потрясывал сито, и тогда пчёлы начинали дружно жужжать.

– Извините, что я вам помешаль, – сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем. – Я живу на вашей тумбочке, и вам пора вставать.

* * *

Пушкин открыл глаза и увидел, что на тумбочке вибрирует телефон, на экране которого высветился будильник. Сонный Александр Сергеевич отключил его и непонимающим взглядом уставился в потолок. И что значит этот сон?

Уже в ванной он хлопнет себя по лбу и вслух скажет:

– Точно! В качестве эпиграфа к «Дому на Никитской» нужно будет поставить строки Цоя: «А потом придёт она: собирайся, скажет, пошли»!

Как и договаривались, в девять у ворот Пушкина ждал водитель, который отвёз его на очередное совещание в министерство. Александр Сергеевич слушал доклады рассеянно, поскольку в голове у него сплетались новые словеса его будущей повести.

Просвещённый читатель ведает, что Ремарк и Конан Дойл оба представляли своих гробокопателей людьми весёлыми и шутливыми, дабы сей противоположностию сильнее поразить наше воображение. Из уважения к истине мы не можем следовать их примеру и принуждены признаться, что нрав нашего гробовщика совершенно соответствовал мрачному его ремеслу.

Адриан Прохоров обыкновенно был угрюм и задумчив. Он разрешал молчание разве только для того, чтобы журить своих дочерей, когда заставал их без дела глазеющих в инстаграм на бьюти-блогерш, или чтоб запрашивать за свои произведения преувеличенную цену у тех, которые имели несчастие (а иногда и удовольствие) в них нуждаться.

Итак, Адриан, сидя под окном и выпивая седьмую чашку пуэра, по своему обыкновению был погружён в печальные размышления. Он думал о проливном дожде, который, за неделю тому назад, встретил у самого бульварного кольца похороны отставного генерал-майора. Чёрные полиэтиленовые мантии от того сузились, многие зонты покоробились. Он предвидел неминуемые расходы, ибо давний запас траурных принадлежностей приходил у него в жалкое состояние.

Он надеялся выместить убыток на старой бизнес-леди Т.Р. Юхиной, которая уже около года находилась при смерти. Но Юхина умирала в период Кали-юги, и Прохоров боялся, чтоб её наследники, несмотря на своё обещание, не поленились послать за ним в такую даль и не сторговались бы с ближайшим крематорием.

↑ Вы прочитали 20% текста, так держать! ↓

Слушая доклад своего заместителя Мейзеля, Пушкин вдруг поймал себя на мысли: а что, если гробовщика позовёт в гости какой-нибудь немец, который празднует, скажем, серебряную свадьбу?

Александр Сергеевич вдохновенно поднял брови на Мейзеля, и тот воспринял эту мимическую игру как акт откровенного одобрения его решений и продолжил. Надо ли говорить, что Пушкин и в ум не брал, о чём там вещает его помощник! Он вертел на пальце серебряный перстень и про себя продолжал свой рассказ, про гробовщика Прохорова и его опасения:

Сии размышления были прерваны нечаянно тремя каббалистическими ударами в дверь.

– Кто там? – спросил гробовщик.

Дверь отворилась, и человек, в котором с первого взгляду можно было узнать немца супервайзера, вошёл в комнату и с весёлым видом приближился к гробовщику.

– Извините, любезный сосед, – сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем. – Извините, что я вам помешаль. Я желал поскорее с вами познакомиться. Я представитель торговой марки “Salamander”, имя моё Готлиб Шульц, и живу от вас через улицу, в этом домике, что против ваших окошек. Завтра праздную мою серебряную свадьбу, и я прошу вас и ваших дочек отобедать у меня по-приятельски.

Приглашение было благосклонно принято. Гробовщик просил сапожника садиться и выкушать чашку чаю, и, благодаря открытому нраву Готлиба Шульца, вскоре они разговорились дружелюбно.

– Каково торгует ваша милость? – спросил Адриан.

– Э-хе-хе, – отвечал Шульц, – и так и сяк. То параллельный импорт демпингует, то сами от отключения «свифта» страдаем. Хоть, конечно, мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдётся, а мёртвый без гроба не живёт.

– Сущая правда, – заметил Адриан. – Однако ж, если живому не на что купить сапог, то, не прогневайся, ходит он и босой. А нищий мертвец и даром берёт себе гроб.

Таким образом беседа продолжалась у них несколько времени. Наконец сапожник встал и простился с гробовщиком, возобновляя своё приглашение.

Министерское совещание закончилось благостно. Пушкин был воодушевлён, он одобрил доклады и решения всех своих заместителей, отчего те вздохнули облегчённо. Между тем, и они сами, и их начальник в глубине души понимали: поставленную президентом задачу не решить за оставшийся месяц. Лучше всего это осознавал сам Пушкин. Но, во-первых, он изначально считал, что задача невыполнима в отведённый срок, а, во-вторых, не хотел вымещать злобу на своих подчинённых, которые, как и любые другие на их месте, не успели бы вдевятером за месяц родить ребёнка.

Александр Сергеевич был человеком романтическим и не хотел портить другим настроения. Это качество, пожалуй, не сочетается с должностью министра. Но не он же сам поставил себя на занимаемое место – его назначили сверху. В конце концов, если он не справится (а он не справится), то на его место назначат другого. Так чего же подчинённых теперь напрягать впустую, если в сроки объективно не уложиться? А замы и рады были избежать грозовой тучи: перед президентом отчитываться-то не им!

Спускаясь по лестнице, Пушкин мечтательно думал: вот бы уйти на покой и заниматься простыми вещами. Вот тот же гробовщик: сделал гроб – получил плату. Живёт же человек, не побирается! Двух дочек вырастил, в университет наверняка отправил. Будут они переводчицами или атташе в посольстве, раз в полгода станут его навещать, а он продолжит себе досочки прибивать и чай пить в новом доме – пастораль!

Интересно, а он умеет на дубовых гробах узоры делать? Он же двадцать лет в бизнесе – наверняка конкурентные преимущества выработал. А какие фильмы он любит? Эти и подобные им мысли перемешивались в голове Пушкина с другими. А если его сместят – не оставят же без работы? Куда бы его могли убрать? Может, помощником посла в Японию? А что – японский выучу, буду цветение сакуры наблюдать.

На другой день Александру Сергеевичу предстояло улетать на дальний восток. Возможно, от этого его мысли повернули в сторону восходящего солнца. Но как бы он хотел хотя бы на сутки поменяться местами с Адрианом Прохоровым!

На другой день, ровно в двенадцать часов, гробовщик и его дочери вышли из калитки новокупленного дома и отправились к соседу. Не стану описывать ни советского костюма Адриана Прохорова, ни миланского наряда Акулины и Дарьи, отступая в сем случае от обычая, принятого нынешними беллетристами. Полагаю, однако ж, не излишним заметить, что обе девицы надели жёлтые шляпки и туфли с красными каблуками, что бывало у них только в торжественные случаи.

Тесная студия-лофт сапожника была наполнена гостями, большею частию немцами ремесленниками, с их жёнами и подмастерьями. Из русских чиновников был один участковый, финн Юрко, умевший приобрести, несмотря на своё смиренное звание, особенную благосклонность хозяина.

Лет двадцать пять служил он в сем звании верой и правдою, как Алексей Блиндяев Ерофеева. Пожар двенадцатого года, уничтожив Качаловский рынок, истребил и его синее отделение. Но тотчас, по восстановлению коммуникаций, на его месте появился новый полицейский участок, с белыми сайдингами номенклатурного ордена, и Юрко стал опять расхаживать около неё с дубинкой и в бронежилете сермяжном.

Он был знаком большей части немцев, живущих около Никитских ворот: иным из них случалось даже ночевать у Юрки с воскресенья на понедельник. Адриан тотчас познакомился с ним, как с человеком, в котором рано или поздно может случиться иметь нужду, и как гости пошли за стол, то они сели вместе.
Господин и госпожа Шульц и дочка их, семнадцатилетняя Эмилия, обедая с гостями, все вместе угощали и помогали кухарке служить. Пиво лилось. Юрко ел за четверых; Адриан ему не уступал; дочери его чинились; разговор на немецком языке час от часу делался шумнее. Вдруг хозяин потребовал внимания и, откупоривая засмоленную бутылку, громко произнёс по-русски:

– За здоровье моей доброй Луизы!

Полушампанское запенилось. Хозяин нежно поцеловал свежее лицо сорокалетней своей подруги, и гости шумно выпили здоровье доброй Луизы.

– За здоровье любезных гостей моих! – провозгласил хозяин, откупоривая вторую бутылку – и гости благодарили его, осушая вновь свои бокалы.

Тут начали здоровья следовать одно за другим: пили здоровье каждого гостя особливо, пили здоровье Москвы и целой дюжины германских городков, пили здоровье цехов вообще и каждого в особенности, пили здоровье мастеров и подмастерьев.

Адриан пил с усердием и до того развеселился, что сам предложил какой-то шутливый тост. Вдруг один из гостей, толстый хозяин пекарни, поднял фужер и воскликнул:

– За здоровье тех, на которых мы работаем, – наших клиентов!

Предложение, как и все, было принято радостно и единодушно. Гости начали друг другу кланяться: владелец бутика сапожнику, сапожник ему в ответ, хозяин пекарни им обоим, все булочнику и так далее.

Юрко, посреди сих взаимных поклонов, закричал, обратясь к своему соседу:

– Что же? пей, батюшка, за здоровье своих мертвецов!

Все захохотали, но гробовщик почёл себя обиженным и нахмурился. Никто того не заметил, гости продолжали пить, и уже в соседней мечети зазывали на вечерний намаз, когда встали из-за стола.

Гости разошлись поздно, и по большей части навеселе. Владелец пекарни и директор издательства, коего лицо казалось в красненьком сафьянном переплёте, под руки отвели Юрку в его квартиру, наблюдая в сем случае русскую пословицу: долг платежом красен. Гробовщик пришёл домой пьян и сердит.

– Что ж это, в самом деле, – рассуждал он вслух, – чем ремесло моё нечестнее прочих? разве гробовщик брат палачу? чему смеются басурмане? разве гробовщик гаер святочный? Хотелось бы мне позвать их на новоселье, задать им пир горой – ин не бывать же тому! А созову я тех, на которых работаю: мертвецов православных.

– Что ты, пап? – сказала Дарья, которая в это время шла в ванную, – что ты это городишь? Перекрестись! Созывать мёртвых на новоселие! Экая дичь!

– Ей-богу, созову, – продолжал Адриан, – и на завтрашний же день! Милости просим, мои благодетели, завтра вечером у меня попировать! Угощу, чем Бог послал!

С этим словом гробовщик отправился в спальню и вскоре захрапел.

Сентябрь озарил семью Пушкиных огромным счастьем. Четырнадцатого числа Наталья Николаевна родила. На свет появилась не девочка, как мечтал папа, а мальчик. Александр Сергеевич по сто раз на дню пересматривал фотографии Гришеньки в телеграме, а к вечеру не сдержался и написал, что следующей обязательно будет девочка. Супруга ответила злобным эмодзи и комментарием «Саш, я только родила, абиссинец ты чумазый!».

Пушкин не обижался. Он гордился своими эфиопскими корнями. Его прадед в советское время отучился в РУДН и стал военным инженером. И Александр Сергеевич иногда даже печалился, что в его коже осталось так мало кофе: женщины в России всегда обращают внимание на «врождённый загар».

Осень прошла в семейных хлопотах. Пушкин вновь вспомнил, как пеленать ребёночка, снова стал укачивать на руках малыша, пока измождённая мама спала, и в третий раз в жизни начал разбираться в размерах подгузников.
Наступили дожди, и вместе с усталостью пришли грустные мысли о тяготах и без того короткой земной жизни. И ещё – о быстроте творческих замыслов и медлительности их воплощения. Александр Сергеевич успокаивал себя рождением чада и занятостью на работе, но всё равно в глубине души укорял себя, что какой-то маленький рассказик не может дописать уже третий месяц. Хотя плодовитый романист, вроде Акунина, напишет такое же произведенье за вечер.

Печальный настрой Пушкина усиливался с приближением чрезвычайно волновавшей его встречи в правительстве. На заседании будет сам президент, а врать в глаза высокому руководству Александр Сергеевич был не приучен. Он много думал о своей речи, но в сухом остатке всегда оставалось, что он просто не выполнил возложенную на него задачу. От этого было хандрово, и аппетит пропал, и не писалось, как раньше.

Но однажды ночью, в четыре часа, Александр Сергеевич проснулся и с удивлением обнаружил, что все спят. Гриша мирно дремал рядом с мамой, и было тихо, как в ночь перед Рождеством. Почувствовав необъяснимый прилив сил, Пушкин взял свой лэптоп и отправился на кухню напечатать несколько строк. Он перечитал фрагмент, как гробовщик отправился спать, с весёлой искоркой распознал в этом эстафету себе бодрствующему, и начал тихонько выводить на клавиатуре:

На дворе было ещё темно, как Адриана разбудили. Бизнесвумен Юхина скончалась в эту самую ночь, и её юрист по видеосвязи прискакал к Адриану верхом с этим известием. Гробовщик подтвердил, что его можно будить в любой час, оделся наскоро, завёл «Фольксваген» и поехал на Разгуляй.

У ворот покойницы уже стояла полиция и расхаживали репортёры, как вороны, почуя мёртвое тело. Покойница лежала на столе, жёлтая как воск, но ещё не обезображенная тлением. Около неё теснились родственники, прислуга и домашние. Все окна были открыты; свечи горели; священник читал молитву.
Адриан подошёл к племяннику Юхиной, молодому айтишнику в модном поло, объявляя ему, что гроб, свечи, покров и другие похоронные принадлежности тотчас будут ему доставлены во всей исправности. Наследник благодарил его рассеянно, сказав, что о цене он не торгуется, а во всём полагается на его совесть. Гробовщик, по обыкновению своему, побожился, что лишнего не возьмёт; значительным взглядом обменялся с адвокатом и поехал хлопотать.

Целый день разъезжал с Разгуляя к Никитским воротам и обратно; к вечеру всё сладил и пошёл домой пешком, оставив машину на бесплатной парковке за ближайшим баром.

Ночь была лунная. Гробовщик благополучно дошёл до Никитских ворот. У Вознесения окликал его знакомец наш Юрко и, узнав гробовщика, пожелал ему доброй ночи.

Было поздно. Гробовщик подходил уже к своему дому, как вдруг показалось ему, что кто-то подошёл к его воротам, брелоком отворил калитку и в неё скрылся. «Что бы это значило? – подумал Адриан. – Кому опять до меня нужда? Уж не вор ли ко мне забрался? Не ходят ли бойфренды к моим дурам? Чего доброго!». И гробовщик думал уже кликнуть себе на помощь приятеля своего Юрку.

В эту минуту кто-то ещё приближился к калитке и собирался войти, но, увидя бегущего хозяина

В спальне заплакал Гришенька, и Пушкин побежал скорее его укачать, пока он не разбудил Наташу. С ребёнком на руках Александр Сергеевич вмиг забыл, что хотел сказать или сделать незнакомец, и оставил эту интригу или же камень спине завтрашнего Пушкина. Но ни назавтра, ни послезавтра, ни через неделю вернуться к «Дому на Никитской» ему не удалось.

Неумолимо приближалось заседание правительства. В постковидную эпоху вновь стало модным собираться очно, но Александр Сергеевич с удовольствием бы выступил как раньше, по видеосвязи. К сожалению, предстоящая встреча должна пройти лицом к лицу.

В означенный день невыспавшийся и заметно похудевший после рождения сына Пушкин приехал в кремль. После обязательной проверки службой безопасности он прошёл в зал заседания, где уже собрались министры, главы ведомств и руководители различных комитетов. Работник службы протокола вежливо, но торопливо рассадил всех прибывших на нужные места за огромным овальным столом, и Александр Сергеевич представил, что сверху это трюмо покажется глазом с десятком ресниц, рассаженных с удивительным порядком, установленным ещё Петром. 300 лет этот глаз внимательно следит за Россией, и зрачок его – он, сын неба.

Впрочем, подобные наблюдения, скорее всего, стали следствием недавнего увлечения Пушкина: он стал томами читать Андрея Белого, считая его величайшим русским поэтом в прозе. Таким образом, даже до дня заседания Александр Сергеевич не смог настроить себя на рабочий лад. Он сделал всё, что мог, в своём министерстве и значительно продвинулся вперёд, но глобально поставленную задачу не выполнил.

Вошёл президент, и все вокруг встали. Путин прошествовал к своему месту и пригласил приглашённых садиться. После коротких приветственных слов предложил приступить к делу и дал слово руководителю проекта космодрома, который был главным на повестке дня.

Ответственный за строительство объекта поблагодарил Владимира Владимировича и подробно отчитался о проделанной работе. После нескольких уточняющих вопросов президент высоко оценил реализацию проекта и передал слово следующему спикеру. Речи полились одна за другой. Каждый отчитывался о проделанной работе, и вопросы, если они и возникали, завершались уточняющими ответами, так что все были молодцы.

На душе у Пушкина скребли кошки. Он вертел в руках золотое чернильное перо, стараясь зафиксировать главные пункты своего выступления, но вместо тезисов рисовались в основном лица окружающих. Александр Сергеевич зарисовал Грефа в виде Германа из «Пиковой дамы», за игральным столом. Затем – Пескова в образе гусара с завитыми усами. Наконец как-то сам собой нарисовался персонаж, которого Пушкин сразу и не узнал: а кто это? И вдруг он понял: это же гробовщик, Адриан Прохоров!

Эта мысль так увлекла Александра Сергеевича, что он забыл, где находится и что ему предстоит говорить. Соседи Пушкина, завидев его чернильные шаржи, показательно отвернулись от него, так что это стало заметно даже президенту.

↑ Это — настоящий рисунок Пушкина по мотивам его рассказа Гробовщик,
а вы прочитали 47% текста, мужайтесь, виден берег! ↓

– А что, – спросил он Пескова, сидевшего по правую руку, – Пушкин достоин продвижения?

Дмитрий Сергеевич замялся, но ответил честно:

– Нет. Очень исполнительный, ревнивый к делу, несомненно верный. Но с крупными проектами, где нужны нестандартные подходы и твёрдая рука, не справляется. К тому же мыслит не делом, а семьёй, у него недавно третий ребёнок родился.

Путин утвердительно кивнул: знаю. Песков же продолжил негромко докладывать на ухо начальнику:

– Но главное – весь в поэзии, в творчестве. Советники говорят, что голова занята только произведениями. Но вы и сами знаете, недавно его «Капитанскую дочку» читали.

Владимир Владимирович остановил помощника и обратился к выступавшему в тот момент губернатору:

– Спасибо, Алексей Геннадьевич! Мы с вами уже обсуждали этот вопрос, и вы мне докладывали об этапах реализации. Попрошу вас к 15-му ноября представить итоговый документ, я его изучу и в случае необходимости с вами свяжусь, спасибо! А сейчас включите, пожалуйста, микрофон Александра Сергеевича Пушкина. Александр Сергеевич, добрый день! Вам слово, расскажите, как продвигается ваш проект.

Телекамеры вмиг развернулись на Пушкина. Тот, хоть и оказался неготов к своей очереди, но внешне себя никак не выдал. С присущей грацией, выработанной многими поколениями его семьи, он поклонился и поприветствовал президента. Начал своё выступление – что-что, а устная речь была его сильнейшей стороной на любой должности. Причём, несмотря на статус литератора в министерском кресле, Пушкин никогда не витийствовал с правительственной трибуны. Он всегда оперировал цифрами и фактами.

По его выступлениям можно было составлять учебники, как ставить проблему и описывать пути её решения в хронологическом и причинно-следственном ключе. Однако, будучи поэтом в душе, он и в сухое бюрократическое повествование умел добавить драмы, так что даже строительство ФОКа превращалось у него в приключение в духе Александра Дюма.

Путин предоставил себе и окружающим удовольствие послушать поэта в мундире, но на половине речи остановил его.

– Александр Сергеевич, я прощу прощения, что перебиваю вас, но если вы продолжите, то вы нас всех здесь зачаруете, и мы не сможем вести заседание.

Когда президент только начинал говорить, все насторожились, не зная, чего ожидать; но когда он улыбнулся, то все расслабились и тоже заулыбались.

– Александр Сергеевич, завод по производству микропроцессоров должен быть сдан к первому ноября – это будет сделано?

– Нет, Владимир Владимирович! – коротко ответил Пушкин.

Президент, казалось, ждал продолжения и удивился, что его не последовало.

– Вы, может быть, что-то ещё добавите?

– Для наладки производства полного цикла необходима подготовка мощностей к выпуску продукции в точном соответствии с техзаданием, а один только этап её подготовки в научном центре Новосибирска составляет полтора года. Плюс настройка роботов и станков под изложенные требования – ещё шесть месяцев. Таким образом, за отведённый год было невозможно открыть завод, который бы начал производить конечную продукцию. Мы значительно сократили по времени этап составления ТЗ и внедрения требований на производстве, но…

– А завод-то готов, Александр Сергеевич? – перебил его Путин.

– Завод готов, всё необходимое оборудование закуплено и оттестировано…

– «Оттестировано»! – просмаковал президент. – Вы послушайте, как он говорит! Вот как бы любой сказал? Проведены тесты…

– …«опробовано», – подсказал ему Песков.

– Опробовано! – кивнул Путин. – А вы послушайте: оттестировано. Само слово-то по-итальянски звучит. Александр Сергеевич, к первому ноября завод должен быть сдан. Вы успеете?

Пушкин поднял брови.

– Вы думаете, если вы во второй раз спрашиваете, я изменю своему слову и отвечу «да»? Нет, я не успею, извините.

Путин вытащил среди бумаг нужную и зачитал:

– С первого ноября на производстве должны быть заняты 800 человек и ещё 150 – обслуживающий персонал и работники вспомогательных учреждений. Почти тысяча человек останется без работы, которую они ждали на протяжении года. Что вы им скажете, Александр Сергеевич? У них свои семьи, жёны, дети, которых кормить надо.

– Я искренне сочувствую этим людям. Но завод по объективным причинам не может быть открыт в означенный срок.

Повисла тягостная пауза – впервые за всё время заседания.

– Александр Сергеевич, я читал ваши докладные с расчётами по времени реализации каждого этапа. Да, есть объективные сложности. Но когда было иначе? Вот Сергей Юрьевич, – он указал жестом на ответственного по проекту космодрома, – тоже испытывал сложности с комплектующими и тоже мог не успеть в срок. Но он подошёл к задаче с другой стороны! Нашёл другие аналоги электронных систем, которые наши партнёры были готовы сделать по существующим чертежам, – и они сделали. В результате все сработали как команда.

– Поставка альтернативных систем по параллельному импорту – это не развитие отечественной технологической отрасли, а замена оригинальных деталей их аналогами.

Сергей Юрьевич стал что-то вещать в ответ, и даже с выключенным микрофоном было слышно его негодование. Президент не дал разразиться словесной потасовке и попросил тишины.

– Александр Сергеевич, мы в данный момент говорим о вас. Что касается Сергея Юрьевича, то позвольте не согласиться. Выражаясь вашим же языком, «его пример – другим наука», как выходить из затруднительных ситуаций и решать комплексные задачи. И я бы советовал всем перенимать его опыт в своей работе. Вам, Александр Сергеевич, я ставлю крайний срок – первое февраля.

– Это будет воскресенье, – заметил Пушкин, сверившись со смартфоном.

– Вот и прекрасно, Александр Сергеевич! – с энтузиазмом ответил Путин. – Соберёмся после обедни, почтим память преподобного Макария Великого, и вы мне доложите о готовом объекте. Договорились?

Пушкин не был военным, но в данном случае счёл уместным ответить:

– Так точно!

Путин поблагодарил выступавшего и передал слово следующему министру. Когда тот начал свою речь, президент обратился к своему помощнику, сидевшему по левую руку, и произнёс, указывая ручкой на Пушкина:

– Сместить!

Помощник в испуге поднял брови и переспросил:

– Сместить?!

Президент метнул в него глазами молнию и пояснил:

– Пе-ре-ме-стить! Что за идеи вообще? Это же Пушкин!

– Понял-понял, я просто уточнил, извините!

– И сделайте всё изящно, как вы умеете! С выдумкой.

– Слушаюсь! – отрапортовал помощник и начал что-то быстро записывать в свой ежедневник.

* * *

Пушкин очень переживал своё выступление. Дома он то и дело повторял: «Сместят меня, Наташенька, ей-богу сместят!». Он глотал, как лекарство, десятилетний «Макаллан» и объяснял, что добавленные три месяца ничего не решат.

Супруга успокаивала Александра Сергеевича, говоря, что у них есть дом, квартира в центре, которую они сдают, у неё самой – студия фитнеса и бизнес-тренинги, которые приносят достаточно денег, чтобы им жить. Правда, сейчас ей некогда, поскольку у них родился третий ребёнок, но когда-нибудь жизнь войдёт в обычную колею.

Пушкин не перечил, понимая, что противоречие способно обидеть жену, которая так много вкладывала в курсы аэробики. Он целовал ей тонкие пальцы и позволял успокаивать себя: да-да, ты права. Но в глубине души он понимал, что с потерей министерского кресла им придётся продать особняк и начать жить попроще. Поэтому он всё обдумывал пути решения нависшей проблемы и по углам повторял: ей-богу сместят.

Гробовщик Адриан Прохоров был погребён вместе со всеми траурными лентами, шляпами и мантиями. Думать о нём не было никакой возможности – не угробили бы его личную карьеру! Пушкин кусал руки и перебирал в голове варианты, о каком месте попросить знакомых в правительстве.

Не успел Александр Сергеевич прийти в себя в поисках лучшей жизни, как сознание его поразила совершенно неожиданная молния. В один из вечеров, когда Гришу уже можно было оставить с нянькой, Наталья Николаевна отпросилась у мужа съездить на вечеринку к подругам. Пушкин, разумеется, разрешил, и, уложив взрослых детей, сам отправился спать. Наутро он встал рано и уехал в министерство, когда вернувшаяся ночью супруга ещё почивала. На обед он отъехал в «Метрополь», где встретил Мицкевича, своего старинного друга.

– А ты молодцом, не теряешь лица даже при плохой игре! – вместо приветствия объявил тот.

– Ты о чём? – не понял Пушкин.

– Как же? Ты что, ещё не видел?

И Мицкевич достал смартфон, на котором показал пикантное видео. В кадре французский посол в России, Дантес, в каком-то клубе целует ручку Наталье Николаевне, а когда она просит не вейпить с ней рядом, он говорит ей: «Вчера вы не были так категоричны».

– Что значит «вчера»? – вскипел Пушкин. – Эта запись когда сделана?

– Вчера, – подтвердил Мицкевич.

– Значит, когда Дантес говорит «вчера», то он имеет в виду позавчера?

– Александр Сергеевич, тебе решать, что всё это значит!

Ни о чём другом с тех пор Пушкин думать не мог. Он передумал обедать и сразу вернулся в министерство. Здесь его ждал Станислав Колодный – советник президента, который (в скобках заметим) сидел слева от своего начальника, когда тот поручал ему «пе-ре-ме-стить» Пушкина.

Колодный начал по делу – строго и решительно, без сантиментов. Очень советовал обязательно что-нибудь придумать, чтобы не лишиться своего поста. А затем, улучив минутку, поинтересовался семьёй, детьми. Спросил, не путает ли он, что недавно у Пушкиных родился третий ребёнок.

Александр Сергеевич, добрая душа, достал телефон и показал фотографии новорождённого Гриши, которые присылала ему Наталья Николаевна из роддома. «Какой красавчик!» – восхищался Колодный, а сам, видя душевную растерянность Пушкина, взял на время его смартфон и поменял в чате с женой её фразу про «абиссинца» на «мавра». Сделав вид, что насладился кадрами дитяти, он вернул министру его телефон ровно в том месте переписки, где Наталья Николаевна якобы отвечала мужу: «Саш, я только родила, мавр ты чумазый!».

– Мавр? – вслух спросил самого себя Пушкин.

– Что-что? – Колодный сделал вид, что не понял.

Александр Сергеевич помолчал и, собравшись с мыслями, озвучил своё решение:

– Станислав Сергеевич, будьте моим секундантом! Я хочу вызвать на дуэль Дантеса!

Колодный, разумеется, рассыпался в непонятках: «Помилуйте, что за новости! Александр Сергеевич, может, вам нужно отдохнуть?».

Но Александр Сергеевич оказался непреклонен. Он попросил Колодного связаться с Дантесом и договориться о встрече. Тот для порядку повозражал, но вскоре они уже неслись по Кутузовскому проспекту во французское посольство.

Там Пушкин решительно попросил немедленной аудиенции и был сразу же принят. В присутствии свидетелей Александр Сергеевич вызвал Дантеса на дуэль. Тот, казалось, не был удивлён и в ответ предложил выбрать оружие.

Выбранный секундант Дантеса, равно как и Колодный, прекрасно знали, что Пушкин любит играть в «Доту». Дантес ему не уступал. У них не оставалось сомнений: Александр Сергеевич вызовет его сразиться в онлайн-игре. Тем удивительнее развивались дальнейшие события.

Пушкин попросил пригласить двух полицейских, которые охраняли вход в посольство. У пришедших хранителей правопорядка он поинтересовался, исправно ли их табельное оружие. Те ответили утвердительно. Александр Сергеевич попросил Колодного разрешить им зарядить в пистолеты Макарова по одному патрону и передать оружие ему, Пушкину, и Дантесу.

– Так вы что, будете стреляться по-настоящему? – удивился Колодный.
Пушкин посмотрел на него с презрением, и Колодный поспешил продемонстрировать полицейским свою корочку.

– Ребята, – обратился он к ним по-отечески, – сделайте, как он сказал! Иначе лишитесь погонов и материального обеспечения семьи. Если кто-то кого-то убьёт – все вопросы я возьму на себя, вы ни за что отвечать не будете!
Полицейские мялись и переглядывались, пока Колодный не произнёс главное заклинание:

– Иначе оба по статье пойдёте за неподчинение!

Полицейские достали пистолеты и зарядили каждый из них одним патроном. Колодный взял один «Макаров», секундант Дантеса – другой.

– Стрельба с тридцати шагов в любой момент, с сближением или без! – объявил Пушкин.

Дуэлянты отошли в дальние концы конференц-зала.

– Станислав Сергеевич, считайте до трёх! – приказал Пушкин.

Дантес до сих пор не верил в реальность происходящего.

– Один, – ответил Колодный. – Два. Три!

Раздался оглушительный выстрел, и левая рука Пушкина на полметра отскочила назад. Из кисти багровою струйкой полилась кровь. Но Александр Сергеевич с презрением посмотрел на раненый член, поднял правую руку с пистолетом, прицелился и нажал курок. Раздался второй громоподобный выстрел, и Дантес рухнул, как стоял. Пушкин попал ему прямо в нос, отчего вместо лица у французского посла осталась красна кашица, обагрившая весь занимаемый им угол.

– Собака! – выругался Пушкин в его адрес, имея в виду раненную противником руку. – Вот иди теперь ищи больницу! Станислав Сергеевич, вызовите скорую?
Правой рукой он снял кожаный ремень с брюк и перетянул, как мог, плечо, чтобы остановить кровь. Навык, пригодившийся ему ещё с кавказской кампании. Колодный стоял как дурак, не в силах сделать ничего путного. Кажется, он дрожал.

Увидя это, Пушкин поспешил выйти на улицу и сел в машину с дипломатическими номерами.

– В больницу, голубчик! – приказал он. – И поскорее!

* * *

В стационаре Александру Сергеевичу зашили рану, влили физраствор и отпустили домой. К Наталье Николаевне он приехал с корзинкой черешни, которую с аппетитом поглощал, выплёвывая косточки прямо себе под ноги.

– Саша, что с тобой! – в ужасе спросила супруга. – Ты ранен?

– А ты что? – с вызовом ответил Пушкин. – Уже пришла в себя после родов?

– Ты что это такое несёшь? – остановилась Наталья Николаевна.

Александр Сергеевич нежно, но крепко схватил её за запястье.

– Скажи-ка мне, Наташенька! А что ты имела в виду, когда писала мне из роддома, что я мавр чумазый?

Жена хотела отправить в их комнаты пришедших встретить папу детей, но Пушкин продолжал, не отпуская её руки:

– Это какая-то игра? Ты мне намекаешь, что я – мавр из «Отелло»? То есть ты верна, а я себя накрутил?

Видимо, он сжал её руку сильнее допустимого в их семье, так что дети молча заплакали и поспешили уйти в свою комнату.

– Или я действительно мавр, который достоин вступить в старинный клуб рогоносцев? – его глаза налились кровью, как у быка, однако сам он держал себя в руках – видно, из последних сил. – Как видишь, я держу себя в руках. Но это – из последних сил!

– Что ты вообще несёшь!? – перешла из обороны в атаку супруга. – Ты либо объясни всё толком, либо отпусти меня успокоить до смерти напуганных детей!

И она с силой вырвала запястье из его рук. Пушкин на секунду замер.

– Что ж, смотри!

Он достал телефон и включил видео, где Наталье Николаевне высказывают, что вчера она не была так категорична.

В первую секунду жена Пушкина казалась обескуражена. Но затем она всё вспомнила и ответила:

– Ты подумал, что «вчера» – это «вчера»?

– Да, мать твою! – Пушкин с силой ударил кулаком по кухонной столешнице. – А есть ещё какие-то значения у этого слова?

– На самом деле есть, – признала Наталья Николаевна. – Есть такой клуб на Можайском шоссе, “Cheer-A”. Вроде как: восторг первого класса, класса А. Когда Дантес говорил «вчера» – он имел в виду «в клубе Cheer-A вы не были так категоричны». То есть я не запрещала ему вейпить рядом со мной, потому что не была беременна. Это было около года назад.

Пушкин припомнил, что действительно есть такой клуб с дурацким названием, и счастливо выдохнул:

– Слава Богу! Я так и думал, что «мавром» ты зашифровала именно то, что верна мне!

– Да каким ещё «мавром»?

Пушкин напомнил о переписке после родов Гриши. Хладнокровная Наталья Николаевна достала свой телефон и нашла нужное место в чате.

– Вот это? – и она показала мужу экран, на котором было синим по белому написано: «Саш, я только родила, абиссинец ты чумазый!».

Александр Сергеевич нахмурил брови. Достал из кармана брюк свой телефон и прочёл синим по белому: «Саш, я только родила, мавр ты чумазый!».

– Колодный, сволочь! – горько ухмыльнулся Пушкин. – Это он брал мой телефон, когда я показывал ему фотографии Гриши. И он воспользовался тем, что я отвлёкся, и в переписке поменял слова. И точно как всё рассчитал. Ух, змея государственная!

– Да что случилось-то? – выпытывала Наталья Николаевна, по-прежнему в ужасе глядевшая на перебинтованную руку мужа.

Пушкин достал из холодильника треугольную бутылку скотча и налил себе треть стакана.

– Случилось то, что из-за того видео и из-за той переписки я вызвал Дантеса на дуэль и… победил.

– В доте?

– Да в какой, кот учёный, доте! – вскипел Александр Сергеевич. – Совсем немного я в неё играю! Почему все вокруг думают, что я ночи напролёт играю в компьютер? Я произведения пишу! Вот скоро «Дом на Никитской» закончу. Времени просто нет и заботы все эти…

– Так что с Дантесом? – вернула его мысли в правильное направление супруга.

– Мы стрелялись. Он спустил курок первым и ранил меня в руку, – Пушкин указал стаканом со всплеснувшей влагой на левую кисть. – Затем выстрелил я и убил его.

– Что?? – опешила Наталья Николаевна и едва не рухнула на пол, но вовремя ухватилась за посудомоечную машину.

– Да, как-то некрасиво с Дантесом вышло… – признал Пушкин и отпил глоток виски.

Затем, правда, он представил, как дух покойного приходит к нему во сне, и мысли поэта приняли совсем иное направление. Он начал фантазировать, как к Адриану на приглашение приходят покойники, которых он в разное время предавал погребению. Наталья Николаевна по-прежнему тяжело дышала, не веря услышанному. Она успела сесть на стул и молча взирала на мужа, напряжённо размышлявшего о случившемся. В действительности же он забыл и о убитом Дантесе, и о подставившем его Колодном, и о министерстве, и даже о встревоженной до глубины души жене своей.

↑ Вы прочли уже 76% текста, осталось совсем немного! ↓

В эту минуту кто-то ещё приближился к калитке и собирался войти, но, увидя бегущего хозяина, остановил и снял треугольную шляпу. Адриану лицо его показалось знакомо, но второпях не успел он порядочно его разглядеть.

– Вы пожаловали ко мне, – сказал запыхавшись Адриан, – войдите же, сделайте милость!

– Не церемонься, батюшка, – отвечал тот глухо, – ступай себе вперёд; указывай гостям дорогу!

Адриану и некогда было церемониться. Калитка была отперта, он пошёл на лестницу, и тот за ним. Адриану показалось, что по комнатам его ходят люди.
«Что за дьявольщина!» – подумал он и спешил войти.

Тут ноги его подкосились.

Комната полна была мертвецами!

Луна сквозь окна освещала их жёлтые и синие лица, ввалившиеся рты, мутные, полузакрытые глаза и высунувшиеся носы.

Адриан с ужасом узнал в них людей, погребённых его стараниями, и в госте, с ним вместе вошедшем, аниматора, умершего в костюме капитана Джека Воробья от сердечного приступа прямо во время тимбилдинга в крупной корпорации и похороненного во время проливного дождя.

Все они, дамы и мужчины, окружили гробовщика с поклонами и приветствиями, кроме одного бедняка, недавно даром похороненного, который, совестясь и стыдясь своего рубища, не приближался и стоял смиренно в углу.

Прочие все одеты были благопристойно: покойницы в диадемах и повязках, мертвецы госслужащие в костюмах, но с бородами небритыми, бизнесмены в торжественных фраках с бабочками.

– Видишь ли, Прохоров, – сказал капитан Джек Воробей от имени всей честной компании (в действительности его звали Семён Иноземцев), – все мы поднялись на твоё приглашение; остались дома только те, которым уже невмочь, которые совсем развалились, да у кого остались одни кости без кожи, но и тут один не утерпел – так хотелось ему побывать у тебя…

В эту минуту маленький скелет продрался сквозь толпу и приближился к Адриану. Череп его ласково улыбался гробовщику. Клочки светло-зелёного и красного сукна и ветхой холстины кой-где висели на нём, как на шесте, а кости ног бились в больших туфлях, как градусник в кальяне.

– Ты не узнал меня, Прохоров, – сказал скелет. – Помнишь ли отставного сержанта ВДВ Петра Папиросова? того самого, которому, в 1999 году, ты продал первый свой гроб – и ещё сосновый за дубовый?

С сим словом мертвец простёр ему костяные объятия – но Адриан, собравшись с силами, закричал и оттолкнул его. Сержант Папиросов пошатнулся, упал и весь рассыпался.

Между мертвецами поднялся ропот негодования. Все вступились за честь своего товарища, пристали к Адриану с бранью и угрозами. И бедный хозяин, оглушённый их криком и почти задавленный, потерял присутствие духа, сам упал на кости отставного сержанта ВДВ и лишился чувств.

Солнце давно уже освещало постелю, на которой лежал Пушкин. Наконец он открыл глаза и увидел пред собой работницу следственного комитета, заваривавшую для него чай. С ужасом вспомнил министр все вчерашние происшествия. Колодный, секретарь французского посольства и убитый Дантес смутно представились его воображению.

– Александр Сергеевич! – обратился к нему начальник работницы следственного комитета, судя по погонам – полковник ведомства. – Мы уже поговорили с вашей супругой. Она собрала ваших детей и… немного прибралась здесь.

Он подобрал из-под кровати пустую бутылку виски и аккуратно положил её в синий мусорный пакет.

– У вас есть полчаса, чтобы собрать вещи.

– Вы понимаете, что говорите с министром? – Пушкин никогда не терял самообладания.

– Разумеется, Александр Сергеевич! – с готовностью подтвердил полковник. – Вы думаете, я мог бы отдавать вам приказы без приказа сверху? Поверьте, господин Пушкин, это всё – в ваших интересах и интересах вашей семьи.
Пушкин на секунду задумался.

– «Мальчик обожает игры и рассказы об отваге».

Полковник сверкнул глазами, как будто то был скрытый шифр.

– «Мама покупает в праздник пистолет в универмаге», – ответил он.

Александр Сергеевич улыбнулся и привстал на подушке.

– Я так и думал: следственный комитет – только прикрытие; вы из ФСБ?

– Разумеется.

– И что со мной будет?

– Честно?

Пушкин натурально удивился.

– Честно! – подтвердил он.

– Вы будете искать мощи своего тёзки Грибоедова и станете духовным лидером в изгнании. Если захотите, конечно.

Александр Сергеевич кивнул в знак того, что этот вариант вполне его устраивает.

Он сходил в ванну, умылся и почистил зубы. Собрал вещи в туристическую сумку, но полковник заметил, что она не влезет в багажник.

– Не влезет в багажник «Мерседеса»? – удивился Пушкин.

– Возьмите ноутбук, – посоветовал полковник и едва ли не силой вытолкал его из комнаты.

На улице Александр Сергеевич с изумлением увидел заведённый Пежо-206 – маленькую машинку жены, в которой сидела сама Наталья Николаевна, а на заднем диване – заплаканные дети.

– Что за шутки! – возмутился министр и хотел что-то добавить о своём статусе, но невозмутимый полковник обрубил его:

– Если через 24 часа вы ещё будете в России, то вас задержат и предъявят обвинение в предумышленном убийстве дипломата другой страны, до 25 лет строгого режима. Вопросы есть?

Он легонько толкнул ноутбуком в грудь Пушкина, но тот отпрянул, как от удара кувалдой.

– Никак нет, – вновь по-военному отрапортовал он и сел на пассажирское место супругиной машины.

* * *

Молча они проехали всё шоссе, МКАД и выехали в направлении Кавказа. Только теперь Пушкин обхватил ладонью лицо и высказался прямо:

– Всё, это конец, Наташа! Конец моей карьере. Конец нашему дому. Конец образованию наших детей.

Он держал на руках маленького Гришеньку, который расплакался в пути. Маша и Саша всё это время смирно сидели сзади, молча переписываясь с друзьями на предмет своего экстренного отъезда. Наталья Николаевна была рада, что муж разговорился.

– Ты чересчур прямо на всё смотришь, Сашенька! – начала она. – Ты думаешь, что всё закончилось, – но всё только начинается! Ты начнёшь писать – столько, сколько нужно! Я начну вести аэробику, дети пойдут в школу!

– Да кем я работать-то буду? Чем на жизнь зарабатывать?

– Пойдёшь в таксисты! А вечерами будешь писать. Вот счастье-то, Саша, а не министерские проекты на лопатки класть! Доверься женщине, Саша. Всё только впереди! Мы уже победили, только это ещё не так заметно!

Пушкин снова уткнулся в ладонь, но постарался внять супруге.

– Ну и что же нам сейчас делать?

Наталья Николаевна достала из сумочки телефон.

– Можно, я включу свою музыку? – она сконнектила смартфон с аудиосистемой своей машины. – А ты возьми ноутбук и допиши «Дом на Никитской»!

Александр Сергеевич не решился сразу засесть за повесть. Чтобы настроиться, он решил почистить чаты в телеграме и вдруг наткнулся на переписку с Петром Плетнёвым. Пушкин писал ему в период пандемии:

«Сообщение твоё от девятнадцатого крепко меня опечалило. Опять хандришь. Эй, смотри: хандра хуже ковида. Один убивает только тело, другая убивает душу. Цой умер, Курёхин умер; погоди, умрёт и Гребенщиков, умрём и мы. Но жизнь всё ещё богата; мы встретим ещё новых знакомцев, новые созреют у нас друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жёны наши – старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, весёлые ребята. Мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальны; а нам то и любо. Вздор, душа моя, не хандри – коронавирус на днях пройдёт! Были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы!».

Пушкин так проникся этим своим старым посланием другу, что зачитал концовку жене и даже скупо расплакался.

– Может быть, действительно, вся жизнь – впереди? – с надеждой заметил он. – А включи-ка, милая, погромче, что ты там слушаешь!

Наталья Николаевна выкрутила на максимум звук, и дети сзади развеселились, а Гриша проснулся, но не заплакал, а только улыбнулся. Мама нажала кнопку следующего трека, и незнакомая Пушкину девица запела:

Улица, старый дом, столица.
Девица злится за окном.
Хочется ей босиком кружиться
По траве, да холодно – бетон.

В Воронеже семья Пушкиных остановилась перекусить в «Помпончике». Когда они вновь сели в машину, Александр Сергеевич случайно включил радио и услышал следующий отрывок из новостного блока:

Из последних политических событий. В связи с трагической гибелью посла в России Жоржа Дантеса французский президент совершил звонок российскому коллеге и в ходе разговора выразил ноту протеста совершившемуся преступлению. Комментируя переговоры сторон, Дмитрий Песков выразил официальную позицию Кремля:

«Требования Франции передать европейскому трибуналу министра технологического развития России являются в высшей степени невыполнимыми. Наш министр, Александр Пушкин, вызвал на дуэль месье Дантеса в присутствии законных секундантов и в соответствии с дуэльным кодексом прошлого. Ни в коем случае не разделяя свершившийся способ разрешения конфликтов, считаем нужным отметить, что месье Дантес выстрелил первым, ранив нашего министра. В ответ тот совершил свой выстрел, в итоге трагически ранивший французского посла. Мы соболезнуем утрате парижского дипломатического корпуса. Но вместе с тем считаем юридически невозможной и оскорбительной высылку российского министра в лапы некоего всесправедливого европейского трибунала».

На этих словах Пушкин заметно успокоился. Будучи человеком воспитанным и взращённым в уважительной среде, он даже не подозревал, как на самом деле происходил разговор французского и российского президентов. В Париже требовали провести показательный суд с реальным сроком для месье Пушкина, а секунданта Колодного – разжаловать и отправить на трибунал при Еврокомиссии. Но главное – российский МИД должен опубликовать официальные извинения за варварскую расправу над французским послом в якобы демократической России. В ответ Москва постановила:

«Извинений никому не приносить. Колодного поздравляю с генерал-майором. Документ о присвоении внеочередного звания опубликовать в официальном телеграм-канале Кремля. Владимир Путин».

Европейская карьера Александра Сергеевича, очевидна, была завершена, но ни о каком судебном преследовании речи не шло, Пушкин это понимал с благодарностью. Более того, начиналась новая, неведомая стезя его будущего. Какого именно, он не знал, но оставался в неведении только до вечера того же дня.

За несколько километров до границы Пушкину позвонили и поздравили с назначением на пост атташе в Иране. Тот вначале не поверил. Но, когда их по особому коридору пропустили на границе в Азербайджан и далее, по пути в Тегеран, уверовал в происходящее.

Дети давно спали на заднем сиденье. Пушкин сменил жену за рулём ещё в Элисте и теперь попросил Наталью Николаевну ещё раз поставить «Дуру» девичьей группы «Ива Нова». Когда они остановились на ночлег в гостинице, Пушкин аккуратно перенёс детей в их кровати, а сам, впервые за последнее время и несмотря на дикую усталость, достал ноутбук, чтобы допечатать концовку «Дома на Никитской»:

Солнце давно уже освещало постелю, на которой лежал гробовщик. Наконец открыл он глаза и увидел перед собою работницу, раздувающую телеграм-канал Прохорова. С ужасом вспомнил Адриан все вчерашние происшествия. Юхина, капитан Воробей и сержант Папиросов смутно представились его воображению. Он молча ожидал, чтоб работница начала с ним разговор и объявила о последствиях ночных приключений.

– Как вы заспались, батюшка, Адриан Прохорович, – сказала Аксинья, подавая ему смартфон с деловой перепиской. – К тебе заходил сосед бьюти-мейкер и здешний полиси-стренджер с объявлением, что сегодня частный именинник, да вы изволили почивать, и мы не смели вас разбудить.

– А приходили ко мне от покойницы Юхиной?

– Покойницы? – испугалась администратор гробовщика. – Да разве она умерла?

– Эка бисексуалка! Да не ты ли пособляла мне вчера улаживать её похороны?

– Что вы, батюшка? не с ума ли спрыгнули? али хмель вчерашний ещё у вас не прошёл? Какие были вчера похороны? Вы целый день пировали у немца, воротились пьяны, завалилися в постелю, да и спали до сего часа, как уж к обедне отблаговестили.

– Ой ли! – сказал обрадованный гробовщик.

– Вестимо так, – отвечала работница.

– Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей.

Александр Сергеевич остался доволен столь быстрым финалом столь долго писавшейся истории. Не устраивало его только название и отсутствие эпиграфа. «Дом на Никитский» никак не отражал содержание повести про хмурого гробовщика.

– Точно – гробовщика! – догадался Пушкин. – Пусть и будет «Гробовщик»!
А в качестве эпиграфа он взял строчки из недавней песни Гребенщикова:

Как от этой ворожбы
В сердце выросли гробы.

Он сохранил файл и с чувством выполненного долга закрыл ноутбук.

– Дописал? – улыбнулась Наталья Николаевна.

– Дописал! – подтвердил Александр Сергеевич и горячо обнял супругу. – А знаешь, чего у меня в жизни никогда не было?

– Чего?

– Секса в Иране!

– Правда? То есть ты тегеранский девственник?

– Получается так. Но с этим надо же что-то делать!

* * *

Через девять месяцев у Пушкиных родилась дочка, которую по единогласному решению семьи назвали Ташей, в честь мамы. Александр Сергеевич выучил фарси и даже начал писать стихи на персидском. В посольстве он проводил мало времени, в основном гуляя с детьми и сочиняя новые повести и романы в стихах – конечно, на русском. Наталья Николаевна стала известной ведущей аэробики на местном телевидении. С деньгами у них оказалось всё в порядке.

Когда к ним прилетали родители, они все вместе ездили отдыхать на острова Киш и Ормуз в Персидском заливе.

– Надо же, – шутил Пушкин, – Киш – это курорт! А я-то думал, это «Король и шут»!

– Он каждый раз так шутит! – отповедовалась Наталья Николаевна, в сердце радуясь, что муж нашёл себя в этой неведомой раньше стране.

Впрочем, иногда, по ночам, Пушкин грустил. Он тосковал по родине и по ведомственной линии просил разрешения встретить в России новый год, искупаться в сугробах и надышаться елью. В центре обещали устроить.

Сентябрь — октябрь 2023

Другие произведения Михаила Кожаева

↓ Все комментарии вон туда — под надпись «Добавить комментарий»! ↓