– Никита, дети приехали! – громко сообщила Любовь Степановна, глядя сквозь занавеску в окно.
Читавший за столом газету Лепнин бодро встал и приблизился к супруге.
– И Виталик, и Андрюша! – ликующе пояснила Любовь Степановна.
– Молодцы какие! – согласился Никита Александрович и обнял жену. Было видно, что приезд обоих его сыновей обрадовал его сердце. И добавил совсем уж сентиментально: – Приехали…
Сквозь ворота дачи въехали две машины. Из первой сразу же выскочили и бросились к дому детишки. Для ехавших во второй ребятишек это означало позор, вследствие чего, выбежав следом, они сразу же затеяли ссору с целью доказать, что на самом деле это они первые, просто «папка специально следом ехал, потому что дядя Виталик гружёный!». Поднялся невообразимый шум, который, впрочем, быстро перерос в счастливый гомон, когда на крыльце появился Никита Александрович.
– Дедушка! Дедушка! – закричал разрозненный хор, и весь млад бросился к Лепнину обниматься и расспрашивать о подарках.
Прошло не более получаса, как вся большая семья в составе чуть ли не дюжины родных расселась за овальным столом на уличной веранде. Любовь Степановна разливала по тарелкам, которые тут же передавались к дальнему концу, прохладную окрошку. Оба сына Лепнина ещё переносили вещи в дом, а их жёны раскладывали нарезанный хлеб в плетёные корзиночки, помогая Любови Степановне, и кормили самых маленьких из рода Лепниных.
Никита Александрович торопил сыновей и наставлял их скорее занять отведённые им за столом места. Вскоре вся семья объединилась за трапезой, и глава клана поднял бокал клюквенного морса:
– Родные мои! Спасибо, что бросили все свои дела и приехали к нам! – Лепнин был краток. Он кротко поцеловал Любовь Степановну в губы и пригласил всех обедать. Раздался дружный шум ложек, и сердце Никиты Александровича, кажется, забилось ещё сильней и горячей прежнего.
В разгар пиршества раздался дальний сигнал клаксона. Лепнин насторожился и постарался прислушаться посреди общего гудения, разговоров и смеха. Малые гости продолжали веселиться, а взрослые заговорщицки переглянулись и посмотрели на Никиту Александровича. Наконец, светловолосая красавица Лера, жена Андрея, нарушила молчание и негромко объявила:
– Это Ксюша!
Ксения была единственной дочерью Никиты Александровича и Любови Степановны. Она появилась на свет, когда обоим было уже за тридцать, а оба её братика уже ходили в школу. Лепнин горячо любил Ксюшу. Но радость по поводу её приезда многократно увеличивалась по причине того, что вся семья полностью соберётся сейчас на даче в этом году впервые!
Никита Александрович расплылся в невероятной улыбке, свойственной лишь старикам и влюблённым. Вся вместе семья, или, как он её называл на шотландский манер, «клан», собиралась не чаще одного-двух раз в год. В этом году праздник должен был сейчас состояться впервые. А, зная планы своих детей на осень и зиму, Лепнин мог предположить, что до Нового года эта встреча, скорее всего, так и останется единственной.
Буквально светящийся счастьем, он встал из-за стола и направился ко въездным воротам. Действительно, спустя минуту показалась машина Ксюши. С разных сторон она и её муж помахали Никите Александровичу, а внучка пролезла с заднего дивана и стала показывать сквозь лобовое стекло большую игрушку, видимо, недавно ей подаренную по какому-то важному случаю.
Теперь уже все выбежали из-за стола и встречали родственников взмахами рук и ликованием. Под крики приветствий семья Ксюши въехала на дачу, и через секунду весь дом слился в одном крупном объятии. Детишки кричали, Никита Александрович и Любовь Степановна плакали, остальные жали друг другу руки, целовались и тепло обнимались. Наконец, снова вернулись к столу, и разговор разгорелся пуще прежнего.
Спустя час Любовь Степановна принесла мороженого. Дети стали тут же пачкать им друг другу носы. Женщины стали прибирать со стола посуду, а мужчины перешли к обсуждению серьёзных вопросов. Наконец, Андрей спросил отца:
– Как у тебя со здоровьем, пап? Как спишь?
– Да где наша не пропадала! – старался казаться весёлым Никита Александрович, но было видно, что данная тема его не на шутку тревожит. Поэтому он решил не храбриться, а изложить всё, как есть, чтобы у сыновей сложилось цельная мозаика. – Ездили с Любой к доктору. Отличный специалист, кстати, оказался. Мы с ним долго разговаривали, и мне как-то даже легче после этого стало. Прописал таблетки сильные. Меня от них, честно говоря, мутит наутро. Всё, как в тумане, реакция заторможенная, а в голове словно сахарная вата. Иногда сижу, на какой-нибудь предмет засмотрюсь и могу на полчаса из жизни выпасть. Короче, тупое состояние, мне не нравится. Ясности мысли и движений нет. Поэтому я только в крайних случаях применяю.
Любовь Степановна мельком взглянула на мужа: она-то знала, что «крайние случаи» у него случаются каждую ночь, только вместо того, чтобы выпить таблеток, он бродит в полумраке по дому, как лунатик, а затем весь день мучается от головной боли и перепадов настроения. Одна из невесток в этот момент закончила историю, которую рассказывала, и Любовь Степановна из вежливости сдержанно рассмеялась и отвернулась от Лепнина. Всё это время она его внимательно слушала одним ухом.
– Флоровский предлагает контролируемый сон, – продолжал, между тем, Никита Александрович. – Точнее, сон под наблюдением, в его клинике. С помощью томографа они фиксируют активность мозга и способны предотвратить приступы кошмара. Я пока размышляю над предложением. Сейчас мне не настолько плохо, чтобы переезжать в клинику, даже на несколько дней. Тем более туда вы вряд ли бы приехали с детьми! Поэтому все мы сегодня здесь.
Никита Александрович улыбался, но Любовь Степановна знала, что он не отправился в клинику только потому, что ждал детей. Состояние его становилось настолько угнетённым, что стационарное лечение оставалось единственным правильным решением. Они уже договорились на следующий же день после отъезда родных выехать к Флоровскому, под его личное наблюдение.
Но пока Лепнин держался молодцом. С другой стороны, почему бы ему следовало вести себя иначе. Ведь он был молод, потому что люди его характера и закалки отлично знают, что в шестьдесят жизнь только начинается. Никита Александрович был достаточно бодр, чтобы проезжать на велосипеде до пятнадцати километров, а привычка обливаться с утра ледяной водой позволяла дать фору крепкому сорокалетнему. Поэтому Лепнин всегда был образцом не только нравственной личности, но и крепкого, жизнерадостного, целеустремлённого и бодрого человека.
Дети его любили, их супруги – уважали, а внуки – обожали. Именно поэтому, когда Никита Александрович устроился в плетёном кресле-качалке, они дружно обступили его со всех сторон и стали внимательно слушать его истории. В какой-то момент будто позавчера принятое лекарство подействовало на Лепнина. Сначала он осёкся на половине фразы. А затем словно бы увидел себя со спины. Дети затаили дыхание, молчали и ждали продолжения.
Вдруг вселенная содрогнулась всем своим небосклоном. Раздался невообразимый, совершенно жуткий грохот. А полотно неба, как бумажную декорацию, смяла чья-то огромная рука из потустороннего мира, и за смятой синевой и обрывками облаков показалась обшарпанная комната, в которой снимали кино о счастливой жизни. Лепнин увидел самого себя спереди, словно был гостем в собственном доме. Дети уже растворились в воздухе или лопнули, как мыльный пузырь или беспощадный мираж. И вдруг он сам – моментально постаревший, изменившийся в лице, метущийся и грязный – сдулся, как проколотый мяч, и закатился под кресло, в котором сидел секунду назад.
Дэнис вскрикнул, непроизвольно дёрнулся всем телом на полу и в ужасе открыл глаза. Жутко гудела голова, и он понял, что то был мимолётный сон. И что он по-прежнему безуспешно пытается заснуть в груде грязных и рваных курток на скрипящих досках заброшенного и никому не нужного дома. Как прокажённый или умалишённый, Дэнис улыбнулся в пустоте гнилыми редкими зубами, сделал несколько больших глотков из фляги и перевернулся набок, чтобы забить себе ещё немного курева. Лишь оно могло принести ему ненадолго успокоение, но нормально заснуть не удавалось последние несколько лет.
Ему захотелось в туалет, но вставать не хотелось смертельно. Вдруг оригинальная мысль посетила его пьяный и скуренный мозг. «Вот если ты, мой достопочтенный альтер эго, видишь меня сейчас в своём буржуазном, счастливом сне – вот тебе мой подарочек!». Он перевернулся на другой бок, напрягся, и вскоре прямо перед ним на полу стала образовываться слегка дымящаяся лужица. «Сейчас тепло, – оправдывал себя Дэнис, – к утру просохну».
Поняв двусмысленность последней фразы, он допил до дна, со звоном бросил флягу в стену и, показав миру фак, рухнул головой на пол, чтобы просмотреть новый сон о такой ненавистной жизни своего удачливого двойника.