Никита Александрович основательно приготовился и уже давно ждал адвоката для составления завещания. Дом, при этом, был словно наэлектризован суетой. Но не так, как готовятся к приёму важного гостя или ко встрече в семейном кругу со многими родственниками. Так обычно заняты повседневными делами, среди которых нужно не забыть про одно мелкое, но ответственное поручение. Так и сейчас – суета была мелкой, а подготовка к визиту юриста – рассеянной и немного нервозной.
Любовь Степановна всё спрашивала, когда придёт Резневский. Никита Александрович отвечал, что, как они и договаривались, в семь вечера. Сам же он то и дело уединялся в кабинете и сверялся с листом бумаги, на котором пестрели выведенные от руки строки. Отобедали супруги на скорую руку, словно не желая доставать лишнюю посуду перед предстоящим отъездом в отпуск. Да и голодным себя никто из них не чувствовал. Скорее, трапеза представляла собой необходимый, выполненный по привычке церемониал, во время которого Лепнин и его жена периодически что-то припоминали. Для Никиты Александровича это были распоряжения относительно завещания, а для Любови Степановны – как ни странно, стишок.
Кошка, сок и нитка вкруг –
Спи спокойно, милый друг!
Вот салфетка, нос утри –
Спи спокойно, раз, два, три!
Так повторяла про себя Любовь Степановна. Если бы она произносила эти странные строки вслух, у постороннего могло создаться впечатление, что женщина бредит. Слишком уж серьёзное выражение лица не подходило к шутливому, если не сказать – бессмысленному детскому стишку. Между тем, посвящённый оценил бы не только содержание, но и форму этого послания.
Любовь Степановна зачастую использовала особую мнемоническую методику – запоминать информацию, рифмуя нагруженные смыслом слова. Это мог быть список продуктов, которые она должна купить, но которые некуда записать по причине оставленного в машине телефона. Или это мог быть рецепт пирога – очень удобный, кстати, способ. Сегодня Любовь Степановна напоминала себе, что ей нужно совершить с пришедшим. Если бы её попросили расшифровать стишок, то его содержание свелось бы к следующей последовательности действий.
«Кошка, сок и нитка вкруг» означало сразу четыре операции. Во-первых, адвокату нужно поднести предварительно заговорённую кошку, чтобы он её погладил. Во-вторых, Резневский должен выпить гранатового сока. В-третьих, на его одежде нужно оставить заранее смоченную в соке нитку. И, в-четвёртых, каким-то образом следует заставить его обернуться вокруг своей оси. Венчает последовательность пятый пункт, самый важный. Под него Любовь Степановна выделила целую строку – «Вот салфетка, нос утри». Составителю завещания следовало чихнуть и утереться специальной салфеткой, за которой Лепнина скрепя сердце съездила вчера и за которую оставила целое состояние!
По сути, обычный платок, только будто пропитанный пудрой и пахнущий тонким ароматом грушевого саше. «Могла бы придумать что-нибудь помудрёней, за семьдесят девять тысяч!» – со смесью гнева и обиды думала Любовь Степановна, но тут же гнала от себя подобные мысли. Платок лежал у неё в спальне. И одно воспоминание о том, какими стараниями он ей достался, не оставлял жертве ни единого шанса – Лепнина уже не сомневалась, что пустит его в ход!
«Спи спокойно, раз, два, три!». Желание исцелить мужа, казалось, отступало перед дороговизной лечения, так что, в определённом смысле, сам приход Любови Степановны к знахарке делал передачу проклятия неотвратимой. Будь то реальная магия или эффект плацебо! Лепнина гнала и эту мысль от себя и снова повторяла:
Кошка, сок и нитка вкруг –
Спи спокойно, милый друг!
Вот салфетка, нос утри –
Спи спокойно, раз, два, три!
Облачённая в детский стишок формула несколько успокаивала муки совести Любови Степановны: детское – значит наивное и невинное, что плохого может быть от детей! С другой стороны, иногда её пронизывал неподдельный ужас, когда она представляла, как в точности тот же стишок произносит ужасная колдунья над своей жертвой. В этом случае характер считалочки менялся на дьявольское проклятие. Точнее, на его передачу, или, как объяснила знахарка, «завещание» проклятия.
Разумеется, обо всём этом жгучем наборе мыслей, переживаний, сомнений и предвосхищаемого ужаса Никита Александрович даже не подозревал. Он был занят своим, и в большей степени его волновало, как бы он не забыл даже малейшей детали. В каком-то смысле он тоже был занят постоянным напоминанием себе того, что он ни в коем случае не должен забыть. Только у Лепнина было отличное преимущество – он делал всё в открытую и по этой причине имел законную возможность и даже привилегию записывать.
Он добавлял пометы вплоть до самого прихода Резневского. Произошло это, казалось, неожиданно для обоих, несмотря на то, что часы показывали ровно семь: раздался отчётливый звонок. Никита Александрович поспешно открыл дверь. На пороге стоял одетый с иголочки адвокат Леонид Резневский.
– Добрый вечер! – улыбнувшись, поздоровался он.
– Добрый вечер! – почти синхронно ответили Лепнины и предложили войти.
Резневский вошёл внутрь и разделся. Никита Александрович взял у него светло-коричневое, цвета охры, пальто и повесил в гардероб. Молодой человек снял также шарф и перчатки и положил их на комод в коридоре. Взял свой кожаный портфель и сообщил Лепнину, что полностью к его услугам и готов надлежащим образом оформить и заверить завещание. Никита Александрович кивнул и предложил гостю проследовать в кабинет. Они уже поклонились Любови Степановне в знак почтения и отправились по делам, как дорогу Резневскому преградила чёрная, как смоль, кошка.
«Надо же, как по заказу!» – словно бы очнулась от сна Любовь Степановна, вспомнив, что это она должна была подвести кошку перед тем, как мужчины уединятся.
– Какое чудо! – умилился Резневский и наклонился погладить кошку, которая стала тереться о его ноги. – Как её зовут?
– Фурия, – ответил Лепнин. – Мы хотели назвать её Фурье – ну, знаете ли, «не вступай в ряды Фурье» и всё прочее… Но решили, что для такой грациозной дамы больше подойдёт Фурия.
– Красавица! – признал адвокат и почесал у неё за ушком. – Ну что, куда?
Никита Александрович указал ему рукой путь к кабинету и сам зашагал рядом. Оставленная в одиночестве Любовь Степановна поначалу укорила себя безалаберностью, так как оказалась, в общем-то, неготовой к приходу адвоката. Но заслугу кошки отметила особенно поощрительной глажкой.
– Это раз! – вполголоса произнесла Лепнина и отправилась готовиться к последующим пунктам «завещания».
Мужчин не было долго. Любовь Степановна, разумеется, могла только догадываться, что происходит у них в кабинете. Ничего особенного, между тем, не происходило. Никита Александрович объявлял свою волю, а Леонид уточнял, справлялся о правоустанавливающих документах и иногда просил предъявить их ему. Затем объяснял нюансы составления завещания для данного имущества и подробно описывал процедуру его передачи. Форма документа заполнялась ещё на один пункт – для этого Резневский вносил дополнения в электронном виде прямого у себя на компьютере, – и процедура повторялась заново уже для другого имущества.
Сколько продлится составление завещания, сказать было сложно. Даже Никита Александрович, который полагал достаточным время в количестве двух с половиной часов, теперь осознал, что этого не просто может не хватить – что может понадобится ещё вечер и, вероятно, не один. Молодой человек, казалось, подобными вопросами не забивал себе голову. Он профессионально, грамотно и методично вносил дополнения в документ, уточнял, пояснял сам и действовал, в целом, как образцовый нотариус.
Сам он, конечно, считал себя пускай начинающим, но первоклассным адвокатом и на прозвище «нотариус» смертельно бы оскорбился. Но в данном конкретном случае никто его так не называл, а, кроме того, он выполнял поручение Рубена Грантовича, причём за немалые деньги. Да и Никита Александрович понравился ему чёткостью мыслей и их формулировок.
Одна только Любовь Степановна не могла понять, в какой стадии находится делопроизводство. Она неотрывно следила за стрелкой циферблата. Прошло уже полчаса, а из кабинета не донеслось восторженных голосов, как бывает при заключении сделки. Лепнина заставила себя быть сдержанной и терпеливой. Но, когда с момента закрытия дверей прошло сорок пять минут, она разволновалась и испугалась, что что-то может пойти не так. Любовь Степановна понимала, что тревожить и отвлекать мужчин не стоит, но ничего не смогла с собой поделать – она решила угостить их соком.
Едва дождавшись, пока часы покажут восемь, Любовь Степановна, постучалась в дверь кабинета и осторожно приоткрыла её. Никита Александрович и Леонид настороженно обернулись, как если бы пересчитывавших купюры грабителей потревожил участковый. Лепнина немедленно извинилась, предупредила, что на минутку, и мотивировала своё появление заботой и желанием угостить тружеников соком.
Никита Александрович, по-видимому, был расстроен, если не раздосадован, что их отвлекли, но не мог высказать этого напрямую. Только после угощения он попросил супругу не беспокоить их до окончания их заседания. А до этого покорно взял с подноса стакан гранатового сока, отхлебнул и поставил на место. В силу ли обстоятельств, возраста, врождённой учтивости или действительного ощущения родства между людьми, но Резневский принял напиток с неподдельным удовольствием.
– О, я очень люблю гранат! – признался он и, пока благодарил хозяйку и пел дифирамбы ей и дарам природы, допил сок до дна.
Любовь Степановна даже поймала себя на мысли, как легко и непринуждённо ей давалось задание. Адвокат вернул ей пустой стакан и, глядя на поднос, попросил:
– Могу я воспользоваться салфеткой? – и он указал на специально подготовленный и заговоренный платок.
– Конечно, возьми и хорошенько вытри свои рубиновые от граната губы! – так хотела прокричать Любовь Степановна, но вместо этого стушевалась, сглотнула слюну и молча кивнула.
Леонид взял с подноса платок и деликатно, как Эркюль Пуаро завинчивает свои напомаженные усики, вытер с губ остатки вкуснейшего сока.
– Спасибо! – вежливо поблагодарил он хозяйку и положил смятую салфетку обратно.
До сих пор слабо веря своим глазам, Любовь Степановна вышла из кабинета, заперла за собой дверь и вымолвила шёпотом:
– Вот тебе два! И вот тебе пять!
Впрочем, она быстро взяла себя в руки, поскольку осознала, что завещание ещё не выполнено и остались ещё два пункта – нитка и оборот.
– Нитка – вкруг! Нитка – вкруг! – затараторила она, напоминая, что должна сделать, и отправилась в другую комнату.
На этот раз всё было приготовлено заранее, чётко спланировано и отрепетировано бессчётное число раз. В какой-то момент Любовь Степановна даже поймала себя на мысли, что перегорела, как ребёнок, который повторяет стишок перед приходом деда мороза. Стишок вызубрен наизусть, а старого всё нет. Так и она отчего-то вдруг настолько устала, что – непростительная оплошность – потеряла интерес к происходящему. Так бывает, когда много часов ждёшь важного гостя, а его всё нет. В определённый момент задаёшься вопросом, а прибудет ли он вообще?
Любовь Степановна понимала, что подобные настроения недопустимы в данной ситуации и всячески себя подстёгивала. Часы, между тем, перешагнули рубеж в десять вечера и планомерно приближалась к последнему часу в сутках. Без пятнадцати одиннадцать двери кабинета, наконец, распахнулись, и из них вышли несколько уставшие, но довольные Никита Александрович и Леонид. Они живо и тепло переговаривались, словно проведённое вместе время было посвящено не работе, а обсуждению общих интересов.
Однако в определённом смысле так и было. Лепнин составлял завещание – юридически санкционированный документ, в котором излагалась его воля и распоряжения относительно имущества, а также некоторые поручения и наставления, носившие рекомендательный характер. Резневский, в свою очередь, получал удовольствие от составления завещания, которое предполагало преодоление некоторых трудностей, иногда весьма заковыристых. Он всегда любил побеждать, преодолевая не столько противника или обстоятельства, сколько собственную посредственность и интеллектуальную лень. В этом юридическом аскетизме Леонид приобрёл значительный навык, и случай Лепнина доставлял ему особое умственное удовольствие.
Поэтому адвокат не сразу понял, чего от него хочет Любовь Степановна. Кажется, она говорила о его костюме.
– …Просто чудесно! Повернитесь же! – настаивала она, и Резневский повиновался. Он почувствовал лёгкое прикосновение в то мгновение, пока был к супруге Лепнина спиной, а когда обернулся, она продолжила свой дифирамб: – Восхитительно! Вам очень идёт! Просто как три-четыре!
Она, видимо, процитировала девичью считалочку, потому что заметно осеклась и покраснела. Резневский несколько удивился такой перемене: раньше Любовь Степановна представлялась ему дамой серьёзной и основательной, а теперь будто играла в детские шарады. Впрочем, женщины, размышлял Леонид, что с них взять…
Адвокат пожал руку главе семейства, поблагодарил за рабочий, но продуктивный вечер и в виде дублирования благодарности похлопал себя по внутреннему карману, в котором хранился конверт с вознаграждением. Затем учтиво, слегка, поклонился. Никита Александрович в свою очередь высказал восхищение профессионализмом молодого юриста, ответил поклоном на поклон и проводил до двери.
– И кстати! – вспомнил Лепнин. – С наступающим днём рождения! Я знаю, заранее не поздравляют, но мы вряд ли увидимся через неделю, а телефону я предпочитаю личные поздравления! Так что поздравляю вас!
– Спасибо! – искренне улыбнулся молодой человек. – Очень приятно это от вас слышать!
На этом они расстались. Леонид сел в машину и отправился домой, где его ждала его девушка Диана. А Лепнин поддался неожиданно горячим и радостным объятиям супруги и, сделав исключение из правил, согласился отужинать, несмотря на поздний час.
Любовь Степановна заваривала ароматного цитрусового чая, и они закусили бутербродом с сёмгой и мандаринами, которые не переводились у них в любое время года. Затем они поцеловались и ушли спать. Никита Александрович не подозревал, что его жена предусмотрительно напилась на ночь кофе. И когда он заснул – а случилось это на удивление быстро, – она приподнялась на локте и внимательно посмотрела на него со смесью благоговения и надежды. Она смотрела за ним долго, почти всю ночь. И только в пятом часу дрёма пересилила её, и Любовь Степановна согласилась сдаться её власти, потому что за всё время Никита Александрович не издал ни единого страшного звука.
Он спал сладко, как младенец, и крепко, как богатырь после боя. Уже Любовь Степановна очнулась в страхе застать обманутые надёжды. Но чудо, казалось, свершилось! Никита Александрович проворочался с полчаса и, наконец, открыл глаза с видом совершенно счастливого и отдохнувшего человека. Лепнин посмотрел сначала на супругу, затем на часы и с удивлением уточнил:
– Уже утро? Как странно, мне сегодня ничего не снилось…
– Потому что завещание тебя успокоило! – предположила Любовь Степановна. Она, конечно же, имела в виду совсем другое, но Никита Александрович с готовностью согласился. И, когда он, бодрый и энергичный, помолодевший на двадцать лет, отправился умываться для новых свершений дня, сидевшая на кровати Любовь Степановна упала на одеяло и уткнулась в подушку мокрыми от слёз счастья глазами.
– Свершилось! – полуистерическим шёпотом повторяла она. – Спасибо! Свершилось…