Свет, который никогда не гаснет
Январь прошлого года
На улице шёл снег, а он был босиком. Улыбался шикарной белозубой улыбкой, и глаза его как бы говорили: «Да, я молодой, пышущий здоровьем парень, и я абсолютно босой!». Какая-то странная, почти мистическая аура исходила от всего его существа. Он производил впечатление безрассудного бога веселья, только что спустившегося с гигантского снежного облака в мир людей, с их заботами и проблемами. И вместе с ним что-то чистое, радостное вдохнулось во всё окружающее.
Кристина только что вернулась с обеда и села за кассу. Девушка была немного расстроена: полчаса назад ей позвонил Питер и сообщил, что на вечернее представление, которого она так ждала, удалось достать билеты только на предпоследний ряд. Все остальные были давно раскуплены. С единственным выступлением сегодня в Лондон прибыл всемирно известный канатоходец Лев Браминский, а Кристина была от него без ума, хотя и понимала, что тем самым заставляет Питера несколько ревновать. И вот – всего лишь предпоследний ряд Королевской цирковой арены…
Едва Кристина вздохнула о своей девичьей доле, как вся её печаль, словно лёгкий мячик, была выбита за пределы вселенной босыми ногами молодого человека, вошедшего в бутик. Девушка подняла взгляд на нарушителя спокойствия, и ей в ответ учтиво и элегантно поклонился не кто иной, как Лев Браминский. Он был в стильной, с вышитыми разноцветными узорами, куртке, и рваных в десяти местах джинсах. Яркий шарф был повязан у него на шее узлом, а чёрные, как у цыгана, волосы блестели под обстрелом софитов гелем. На обеих руках канатоходца звенело чуть ли не по полфунта серебряных браслетов, а на пальцах сверкали огнём рубины, отчего-то очень гармонировавшие с его карими, греческими глазами. Но кроме того – он, действительно, был абсолютно босой! В середине января, когда по всей Англии хлопьями валил снег, бушевал ветер и термометр не поднимался выше минус пяти.
И консультанты, и покупатели – все, как по команде, обернулись на экстравагантного посетителя и на некоторое время замерли в ожидании продолжения. А гость и не думал смущаться. Оставляя после себя мокрые следы на сверкающей плитке, Лев энергично прошествовал прямо к Кристине и на прекрасном английском поинтересовался у неё:
– Леди, где у вас продаются ботинки и белые носки?
Девушка опешила и села бы на пол от неожиданности, если бы не высокое кресло прямо за ней. Кристина открыла рот, пару раз моргнула кошачьи-влюблёнными глазами и смогла только поднять указательный палец в направлении обувного отдела. Жгучее тепло разлилось по всему её телу от встречи с живым кумиром. Она попыталась что-то ответить, но нелепая, детская улыбка восхищения парализовала её румяное лицо. Кроме глаз, которые продолжали гореть почти вулканической лавой страсти и благоговения.
– Красивая роза! – произнёс Браминский, указывая на брошь на груди Кристины.
Девушка покраснела ещё больше, но смогла, наконец, сквозь смущение произнести «Спасибо!». Канатоходец снова улыбнулся кассирше и торжественно прошествовал к стеллажам с обувью, издавая при ходьбе глухие звуки, словно бы бил себя деревянной скалкой по ступням. Окружающие смотрели на посетителя с изумлением, а тот купался в лучах минутной славы своей хулиганской выходки.
Остановившись возле приглянувшейся пары, Лев театрально поиграл пальцами ног по кафелю пола, как по клавишам пианино, и взял с полки ботинки с малиновой надписью «MANGO». Повертев их в руках, Браминский удовлетворённо кивнул сам себе и подошёл к кипе носков, бережно уложенных в высокой пластиковой корзине. Засунув руку по локоть вглубь корзины, молодой человек вытянул первую попавшуюся пару, кивнул ещё раз и присел на кожаный табурет перед напольным зеркалом.
Между тем посетители магазина успели потихоньку придти в себя. Многие узнали знаменитого канатоходца и теперь судорожно включали камеры мобильных телефонов, чтобы снять удивительную сцену. Другие просто с интересом наблюдали за происходящим и строили предположения относительно финала непонятного предприятия. Даже строгий менеджер, увидевший непривычную картинку на экране мониторов в кабинете охраны, – и тот вышел посмотреть, чем всё закончится. Одна лишь Кристина дрожащими руками копалась в недрах своей сумочки, пытаясь выудить глянцевый календарик с изображением Браминского на канате над Москвой-рекой, чтобы взять потом автограф.
Канатоходец в это время достал из кармана джинсов платочек, тщательно протёр подошвы ног от грязи и стаявшего снега и под весёлый смех наблюдателей стал надевать носки. И столько грации, столько торжества и величия было в этом обычном действии, будто он не простой покупатель, а лучший в мире хирург, который перед ответственной операцией с почти религиозным трепетом облачает пятикратно вымытые руки в стерильные медицинские перчатки. Браминский театрально поднимал вверх носок, демонстрируя окружающим, что никакого подвоха здесь нет, и надевал его с видом величайшего фокусника. Публика аплодировала и подбадривала выступающего, в ответ тот кланялся, прижимая руку к груди, и улыбался каждому своей очаровательной белозубой улыбкой.
Когда носки были надеты, мужчина перешёл к обуви. Он решительно запустил руку внутрь правого ботинка и с невыразимым удивлением схватил и достал оттуда кусок ваты, как отважные путешественники берут за голову кобру во время съёмок своих первых телепередач. Браминский расправился и с левым ботинком, после чего моментально обулся и резко встал во весь рост, триумфально скрестив руки на груди и кивая головой, подобно победившему нокаутом боксёру. Публика громко зааплодировала, кто-то даже оглушительно присвистнул, и канатоходец решительно засмущался: опустил взгляд и рассеянно благодарил присутствующих.
После этого и покупатели, и сотрудники магазина окружили Браминского с поздравлениями и приветствиями, просили сфотографироваться с ним и говорили о разных мелочах: когда он прилетел в Англию? перейдёт ли он в этом году по канату над Темзой? правда ли, что он никогда не пользуется страховкой? и тому подобное. Должно быть, на добрую четверть часа работа бутика была парализована. И если бы не престижный район города, какой-нибудь мелкий воришка наверняка бы нашёл чем тут поживиться, так как и менеджер выбрался из-за кулис служебных помещений и подошёл к Браминскому пожать тому руку.
Наконец, канатоходец направился оплачивать обновки. На кассе его давно ожидала не сводившая с него глаз Кристина с заранее подготовленным календариком и чёрной ручкой. Браминский улыбаясь спросил её имя и размашистым почерком надписал: «Самой красивой девушке Лондона Кристине У. на вечную память! Лев Браминский». Наблюдая за рукой своего кумира и видя текст, оставляемый им на глянцевой картинке, кассирша краснела и смущалась. И внутри у неё всё сильнее разгарался неизведанный ранее жар, заставлявший её сердце биться в тысячу раз чаще.
– Я приду к Вам сегодня на представление! – неожиданно для себя объявила она, когда Браминский вернул ей подписанный календарь.
– О, это чудесно! – оживился Лев. – Обязательно приходите, не пожалеете…
При этих словах он запнулся, глаза его омрачились, по лицу пробежала тень беспокойства и страха. Впрочем, уже через секунду Браминский снова улыбнулся, однако тот юношеский задор, который горел в нём перед этим, так к нему и не возвратился. Канатоходец извинился, сказав, что несколько торопится. Оплатил покупку пластиковой картой, поклонился присутствующим и, на прощание победно вскинув вверх ладонь, вышел на улицу.
Во всё время спектакля пара заинтересованных глаз неотрывно следила за происходящим из кафе напротив. Теперь, когда Лев вышел из магазина, взгляд наблюдателя буквально впился в фигуру молодого человека, словно пытался крепко схватить её невидимыми щипцами гипноза. Браминский, никак не выделяясь из толпы прохожих, перешёл дорогу и направился как раз в то кафе, где допивал свой кофе таинственный соглядатай. Увидев его за столиком у окна, канатоходец улыбнулся и, довольный, присел рядом.
– Браво, браво! – негромко произнёс тот по-русски, приветствуя Льва, и несколько раз глухо хлопнул в ладоши. – В форме, подлец, ничего не скажешь!
– С тебя пятьдесят фунтов, – отозвался Браминский, развязывая на шее шарф и вешая куртку на стул. – Тоже нашёл, о чём спорить! Да загадал бы ты, чтобы я голый через весь город на велосипеде проехал, – я бы всё равно не задумался! А здесь – босиком всего лишь…
К собеседникам подошла приветливая официантка и хотела предложить вновь пришедшему меню, но тот предупредил её, сказав, что будет только кофе с лимоном, без сахара, и кусок вишнёвого пирога. Девушка кивнула, с усилием прижала меню к груди и, улыбаясь неизвестно чему, отправилась исполнять заказ. Еле дождавшись ухода официантки, товарищ канатоходца с жаром обратился к Браминскому:
– Так давай поспорим! Я хоть тысячу фунтов поставлю, хоть десять к одному! Да что там – хоть сто к одному, лишь бы ты проехал! Ну что, по рукам?
Лев сделал вид, что устал от безделья и хулиганства, и махнул рукой:
– Да ладно тебе, Петь! Скоро интервью уже, а ты всё брата хочешь выставить поглупее и навариться на этом! Разбейся я сегодня в цирке – ты первый видео на «Ю-тьюб» выложишь…
– Да ты! Что ты это! Лёва… да как ты подумал-то… Типун тебе на язык, дурак такой!
Мужчина изменился в лице и отвернулся к окну с видом глубоко оскорблённым и обиженным. В следующую минуту он полез во внутренний карман пальто, достал бумажник и вытащил из него купюру в пятьдесят фунтов. Небрежно положил её передо Львом и в продолжение всего времени, пока тот ел принесённый пирог и пил кофе, не вымолвил ни слова.
Пётр Браминский был родным братом Льва. А последние лет десять он добросовестно исполнял ещё и обязанности его менеджера: связывался с организаторами мероприятий, договаривался о выступлениях, лично руководил сайтом и выступал в качестве пресс-секретаря. Пётр был взрослее на четыре года и с позиции старшего брата советовал младшему, как правильно поступить в той или иной ситуации. Лев, надо сказать, не всегда его слушался и часто проявлял самоволие, а иногда и просто вёл себя легкомысленно. Однако эти случаи касались, в основном, той экстравагантной юношеской беспечности, которая только добавляла канатоходцу популярности. Да и за рамки благопристойности такие полухулиганские выходки, вроде сегодняшней, никогда не выходили, чтобы Пётр мог злиться или негодовать. В целях профилактики, пожурит, конечно, – чтобы не забывал, кто старший, – но до серьёзных размолвок не доходило.
Лев собирался уже расправиться с куском пирога, но вместо этого положил чайную ложку на блюдце и мягко улыбнулся.
– Не обижайся на меня! – ласково произнёс он, обняв брата за враждебно выставленный на стол локоть. – Прости меня! Ляпнул невпопад… Ты же знаешь, я не со зла.
Пётр наигранно прижал руку к груди и ещё внимательней стал рассматривать улицу, хотя ничего интересного там не происходило. Было видно, что он, конечно, не держит на Льва обиду и готов примириться. Но только не сразу, а предоставив возможность уговорить себя. Младший брат знал об этой его особенности и пустился в дальнейшее наступление:
– Да чтоб у меня все волосы на голове выпали, если я со зла выпалил! Представляешь меня лысым? – молодой человек стал строить гримасы, будто он нищий на паперти. – Помогите жертве неудачного облучения! Абсолютно лыс с тридцати двух лет! Не завёл семью по причине уродливого внешнего вида! Разорился в связи с тем же!
Пётр, хоть и продолжал смотреть в окно, но невольно улыбнулся немотивированному шутовству брата. Между тем тот продолжал паяцничать:
– Родной брат отсудил единственную квартиру в пригороде! Три дня ничего не ел!
– А как же вишнёвый пирог? – подколол его Пётр.
– Согласно представлениям о чести, – принял серьёзный вид Браминский, – не имею возможности завершить обед, не помирившись с самым близким мне человеком.
С этими словами Лев протянул брату оттопыренный мизинец – в знак дружбы они всегда цепляли друг друга мизинцами. Пётр рассмеялся и добродушно пожал предложенный ему палец. Согласие было восстановлено, и братья заговорили о предстоящих делах. Лев быстро доел пирог и, допивая кофе, потянулся за кошельком. Пётр остановил его, сказав, что расплатится за двоих в знак удовольствия от пари и обеда, иначе будет смертельно обижен. Лев развёл руками и улыбнулся. Загадочная официантка, забирая счёт, попросила у Браминского автограф, но честно призналась, что не нашла, на чём ему расписаться. Канатоходец попросил назад счёт, достал кассовый чек и, деликатно поинтересовавшись именем девушки, написал на обратной стороне: «Чудеснее вишнёвого торта в этом кафе может быть только очаровательная Энн! Лев Браминский».
Под почти влюблённый лепет официантки братья Браминские вышли из кафе. Их гостиница располагалась в пяти минутах ходьбы отсюда. На три часа было назначено интервью британскому телевидению, а теперь ещё не было и двух. Времени оказалось достаточно, чтобы неспешно прогуляться пешком и даже зайти в сувенирную лавку. Лев поначалу ничего себе не присмотрел. Только дёргал за китайские колокольчики, нервно выгибал шею к пустой входной двери и заговорнически шептал продавщицам: «Кто-то пришёл!». Девушки смеялись, а канатоходец всматривался в пустые места магазина и нагонял жуть: «Уж не вор ли? Посмотрите вон там! А там?». Потом он округлял в ужасе глаза, показывал пальцем в дальний угол и почти кричал: «Вот он! Держите!». Доверчивые продавщицы оглядывались, а в это время Лев брал какую-нибудь безделушку и прятал её в рукаве. Девушки с недоумением смотрели на Браминского, а тот победно демонстрировал, что с прилавка исчез набор открыток с видами Лондона.
– Я точно видел, – начинал он тараторить, – что здесь лежали открытки! А теперь их нет! Это он украл их, невидимый похититель картона!
Затем делал вид, что сосредотачивается, как фокусник, и доставал спрятанные открытки:
– О чудо! Они вернулись! Я вас спас от недосдачи… – тут он перевернул набор, чтобы посмотреть ценник, – …от одного фунта? Всего один фунт? Нет, так даже не интересно! Можно было просто купить.
– Так купите! – смеялись девушки и переглядывались между собой.
– И куплю! – парировал Лев и достал из кармана бумажник. Тут он увидел выигранную у брата купюру и задумчиво-устало произнёс: – Заверните пятьдесят!
Продавщицы перестали смеяться и насторожились.
– А что такого? – удивился канатоходец. – Или у вас нет столько в наличии? Хорошо, давайте, сколько есть.
– Да нет, почему же, есть, – ответила одна. – Только зачем вам столько?
– Как зачем? – преувеличенно недоумённо переспросил Браминский. – Разве у меня не может быть пятидесяти друзей, которым я хотел бы подарить открытки из Лондона?
– Да-да, конечно! – смутилась та же продавщица. – Я сейчас принесу.
Девушки суетливо отправились в маленький склад на поиски. А в это время канатоходец взял ручку, лежавшую на кассе, и что-то быстро написал на обложках двух наборов. Затем положил ручку на место и принял прежнее невозмутимое положение. Продавщицы вернулись с целой кипой открыток. Браминский попросил подарочный пакет под всё это богатство и уже собирался уходить, как остановился и произнёс:
– Знаете, я, наверно, всё не унесу, тяжело. Я, пожалуй, оставлю два, – и достал именно те наборы. – Ой, посмотрите, здесь что-то написано…
Девушки взяли в руки открытки и прочли: «С лучшими пожеланиями на долгую память! Л.Б.». Лев подмигнул, улыбнулся и вышел из лавки, напевая какую-то игривую мелодию. По дороге в отель, которая заняла от силы минуты две, Браминский успел раздарить прохожим все купленные им открытки, маскируясь под людей по найму, которые раздают на улице рекламные буклеты. При этом он постоянно приговаривал: «Почта Великобритании напоминает: пишите письма! Да-да, берите, это бесплатно…», «Напишите родителям – они будут рады!», «Пользуйтесь открытками: они доходят быстрее писем!». Таким образом, перед гостиницей «Континенталь» у канатоходца не осталось ни одного набора, и Лев выбросил опустевший пакет в мусорный контейнер перед входом.
Петру на протяжении всего представления не оставалось ничего другого, как просто смеяться над детскими выходками своего брата. «Изменить его, наверно, уже не получится, – подумал он. – Да и надо ли?..». Поднявшись в номер, Браминский-старший зашёл в ванную, чтобы умыться. Тут в голову ему пришла интересная мысль и он, с полотенцем на голом плече, направился в спальню, чтобы немедленно ею поделиться. Но как только он увидел брата – неподвижно застыл в настолько сильном изумлении, что напрочь забыл, что хотел сказать. И было отчего! На кровати, прямо в куртке и ботинках, лежал сияющий от удовольствия Лев и курил сигарету! За тридцать два года ни разу не прикоснулся к табаку, а теперь глубоко затягивался и выпускал густой, ароматный дым. Причём какой-то пряный, приятно-терпкий дым, свойственный даже и не табаку…
– Ты куришь? – спросил замерший Пётр.
– Как видишь! – торжественно продекламировал Лев, пытаясь пустить колечко.
– Так ты же никогда не курил! – старший брат никак не мог выйти из столбняка.
– А они, – затянулся младший, откинул голову и выпустил под потолок спальни целый клуб дыма, – они без никотина.
– А зачем же ты тогда куришь? – ещё больше запутался Пётр.
Лев приподнялся на локтях и наивно посмотрел на брата:
– Так праздник же! Сегодня выступаю в Лондоне, в Королевском цирке! Аншлаг наверняка будет… Надо же как-то отметить! – тут он неудачно затянулся, поперхнулся и начал судорожно кашлять. Затушил сигарету о неиспользованную пепельницу и схватился за живот, не в силах унять приступ горечи в лёгких. Затем посмотрел на брата и рассмеялся, перемежая смех с дыхательными конвульсиями.
– Ну не дурак? – наконец заговорил он, ударяя себя в грудь. – Захотел тебя удивить! Развеселить тебя захотел, понимаешь?
Пётр, кажется, пришёл в себя и начал осознавать происходящее. И так очевидно предстало ему желание Льва позабавить его, так конкретно проявилась в этой глупейшей затее цель показать какую-то внутреннюю братскую любовь и близость, что Пётр и сам захохотал и присел от смеха на кровать. Пару минут братья гоготали, как прокажённые, в белёсых клубах сладко-горького дыма, покрывшего комнату подобно маленькому облаку. Гоготали безудержно, как маленькие дети, когда их щекочет мама и строит им забавные рожицы. Потом оба, почти синхронно, закашлялись и, наконец, успокоились.
– О-ой! – утирая слёзы с нижних век, вздохнул Пётр. – Дурачок. Как ты только додумался!? Кстати, а когда ты купил сигареты? Я что-то не помню…
– Не купил, – всё ещё кашляя, сообщил Лев, – прихватил!
– Что? В каком смысле – «прихватил»?
– В прямом. Стибрил! Украл! – засмеялся канатоходец. – В сувенирной лавке.
– Да как тебе не… Когда ты успел? – не понимал брат.
– Точнее, не то чтобы украл… Даже и не украл совсем, получается! Вот смотри, – тут он взял с тумбочки пачку, – цена – два фунта. А цена открыточного набора – фунт. Я им два набора и оставил! Как бы взамен. Усёк?
До Петра всё ещё туго доходило, и единственное, что он сумел спросить, было:
– Так они, правда, без никотина?
– Ни капельки! – подтвердил Лев и хотел показать соответствующую надпись на этикетке, но нечаянно снова закашлялся и машинально рассмеялся. На этот раз гогот братьев длился минут пять, не меньше.
Молодые люди постепенно пришли в себя и стали готовиться к эфиру. Пётр вернулся в ванну, а Лев раскладывал предметы своего гардероба. Сегодня он собирался предстать в образе интеллигентного пижона в стиле 80-х. А именно Браминский специально привёз с собой белоснежную рубашку со сверкающими запонками, жилет густо-синего цвета с нашитым золотым орнаментом и классические чёрные джинсы в редкую серую полоску. В дополнение к этому канатоходец надел часы с большущим циферблатом, какие носят обычно директора банков или крупные предприниматели. Вообще-то Лев никогда почти не носил часов, но сегодня почему-то твёрдо решил щегольнуть ими. Даже несмотря на то, что ему пришлось снять с левого запястья столь любимые им серебряные браслеты.
До интервью оставалось чуть больше получаса, как в дверь номера постучались. Поправляя уложенную гелем причёску, Лев открыл и увидел перед собой миловидную девушку. Та представилась Мэри Макферсон и назвала телевизионный канал, который направил её к нему. Браминский ответил, что почти готов, и выйдет через минуту.
На восьмом этаже гостиницы «Континенталь» царила привычная для этого заведения суета. Оператор расставлял в фойе осветительные приборы и осматривал место съёмок с разных сторон. Мэри показывала служащим отеля, как им нужно расположить журнальный столик и горшки с пышными цветами перед огромным кожаным диваном. Хозяин гостиницы, в строгом чёрном костюме, с двумя мобильными телефонами в руке, с важным видом отдавал приказания своим подчинённым. И один только Лев Браминский, как элегантный принц во дворце, беззаботно прихлёбывал кофе из простого бумажного стаканчика.
Канатоходец спокойно стоял, облокотившись о стену коридора и мирно ожидая, когда его пригласят. Казалось, он случайно попал в этот муравейник. И уж тем более никто бы не подумал, что именно ради него и делаются такие основательные приготовления. Браминский мирно потягивал ароматный напиток, иногда, сложив губы трубочкой, дул на эспрессо и рассеянно смотрел на происходящее.
Тем временем оператор установил необходимую технику и стал бесцеремонно прогонять людей с импровизированной съёмочной площадки. Служащие гостиницы послушно разбрелись по разным углам, а журналистка высоким и колючим голосом напомнила, чтобы все отключили сотовые телефоны и не появлялись до конца эфира. Помощники оператора встали за углом, путаясь ногами в километрах проводов и центнерах аппаратуры.
Наконец, в холле осталась только Мэри Макферсон и её коллеги: бородатый мужчина за телевизионной камерой и гримёр, девушка с крашенными в зелёный цвет волосами. Мэри попросила своего гостя располагаться на диване поудобней, не волноваться и ничего не стесняться. Лев ответил, что в её компании ему всегда будет уютно, и улыбнулся своей неподдельной белозубой улыбкой.
До прямого включения оставалось несколько минут, в течение которых Мэри и Лев переговаривались хотя и негромко, почти шёпотом, но без тени смущения и как старые приятели. Журналистка проверяла свой микрофон и активно вращала в ухе наушником, чтобы он не был заметен во время включения. В какой-то момент Мэри взглянула на часы и объявила, что до эфира остаётся ровно минута. Гримёр судорожно домахала своей кисточкой несколько раз, поправила ведущей причёску и убежала, как напуганная младшеклассница. Оператор взмахнул мясистой пятернёй и стал ритмично убирать по одному пальцу, показывая: четыре секунды – три – две – одна… эфир! Мэри поднесла к губам микрофон и приготовилась слушать ведущего из студии, который незаметно для окружающих вещал ей прямо в наушник: «И теперь на прямой связи с нами из гостиницы «Континенталь» наша собственная корреспондент Мэри Макферсон! Мэри, ты слышишь нас?».
– Да, добрый день, Майк! – защебетала она на своём прекрасном птичьем языке, который так шёл к её стройной фигуре, создавая образ древнегреческой богини-обольстительницы от британского телевидения. Ведущий тем временем отрабатывал свой хлеб, спрашивая о вещах, о которых он якобы догадался не с подсказки спичрайтеров, а в результате собственной прозорливости:
– Мэри, правда ли, что Лев Браминский собирается побить свой собственный рекорд Гиннеса, пройдя по канату тысячу ярдов на высоте мили от земли?
– Совершенная правда, Майк! И сегодня мы узнаём всё прямо из первых уст, так как в Лондон – всего на одно выступление – прибыл величайший канатоходец современности Лев Браминский. Здравствуйте, Лев!
– Добрый день! – скромно произнёс тот в камеру.
– Напомню нашим зрителям, – продолжала в это время щебетать журналистка, – что Льву Браминскому принадлежит сразу несколько рекордов, главный из которых – это рекорд книги Гиннеса за наибольшое расстояние, пройденное человеком по канату. Лев, скажите, как вы собираетесь побить этот рекорд?
Канатоходец улыбнулся и ответил:
– Следующее испытание, которое я хотел бы пройти, связано не с длиной натянутого каната, а с высотой прохождения. Мы обнаружили две горные вершины над одним высокогорным плато в Африке. Расстояние между вершинами – около 800 метров, то есть порядка 900 ярдов, – Браминский, разумеется, говорил на английском, – но вот высота составляет чуть меньше двух тысяч ярдов. Так что в случае неудачи, – лицо героя расплылось в обаятельной улыбке, – от меня, как говорят в России, мокрого места не останется!
– Лев, не пугайте наших телезрителей! – деликатно сменила тему Мэри. – Мы, конечно же, желаем вам успеха в вашем предприятии. Но, кроме новых рекордов, вы также активно гастролируете по столицам мирового цирка. Расскажите, что вас привело в Лондон?
– Я всегда мечтал, – начал активно жестикулировать руками Лев, лицо его озарилось поистине детским восторгом, – не то чтобы выступить, но хотя бы просто побывать в вашем прекрасном «Супер-цирке» Бобби Робертса! Поэтому для меня было огромной честью, когда мне позвонили с предложением «феерического представления» на вашей арене! Я надеюсь не обмануть ожиданий прекрасной лондонской публики и покажу сегодня всё, на что я способен!
– Мы можем рассчитывать на какие-то сюрпризы? – с ноткой сенсации в голосе уточнила Мэри.
– Да! – с жаром откликнулся Лев. – Говорю совершенно откровенно: сегодня публика станет свидетелем большого сюрприза! Я собираюсь представить новый эффектный трюк, которого в мире не видел ещё никто. По крайней мере, в моём исполнении… Поэтому, думаю, те, кто придёт вечером к Бобби Робертсу, запомнят моё выступление надолго!
– Майк, – Мэри полностью повернулась к телекамере и обращалась теперь к студии, – сегодня утром Лев Браминский пообщался с руководителями «Супер-цирка» Бобби Робертса, где в восемь вечера начнётся представление. Я предлагаю посмотреть запись, которую мы сделали непосредственно в цирке.
На отполированном до блеска экране ноутбука, направленном на Мэри и Льва, чтобы они сами видели картинку из телецентра, появилось снятое утром видео. На записи Браминский любезно общается с руководителями цирка и даже преподносит им подарок. «Эта книга, – передаёт он жёлтый от старости том, – издана в Петербурге в 1895 году. Она называется «Коммерсант на канате, или Похождения известного русского канатоходца Фёдора Молодцова». Фёдор Фёдорович Молодцов, – продолжает Лев, – которого русский писатель Куприн называл «богом циркового искусства», выступал и на английской земле. Так, он известен тем, что перешёл на канате великую Темзу!».
Хотя Мэри и была непосредственной участницей воспроизводимой на мониторе беседы, она, по-видимому, не была сильно увлечена темой канатоходства, потому что спросила у Льва с запозданием в несколько часов:
– Он что, и вправду перешёл Темзу по канату?
– Да! Он был мастер своего дела! Мне иногда кажется, что он и по земле-то никогда не ходил!
– Better than you?[1] – улыбнулась журналистка, так что Браминский заметил в её реплике предложение перейти на «ты». «Благословенный английский: – успел он подумать про себя, – неудачное заигрывание всегда можно замаскировать под неправильно понятый знак уважения…».
– Да он на коронации нашего последнего императора, Николая II, ходил по канату с девяти до шести. Как нынешние банкиры работают. Только у него перерыва на обед не было…
Мэри, по всей видимости, шутки не оценила, поскольку подняла брови и подумала: «М-да, разве нормальный человек будет девять часов шляться по канату! Псих какой-то: и тот, и другой…».
– Его публика не отпускала, понимаешь? – как бы оправдываясь, добавил Лев.
Наконец, Браминский в мониторе передал книгу с автографом – Мэри, правда, не поняла, с чьим именно, – директору цирка; тот благодарил канатоходца, словно получил в дар автомобильный завод; и отснятый ролик закончился. Восьмой этаж гостиницы «Континенталь» вновь вышел в прямой эфир.
– Напомню, у нас в гостях знаменитый русский канатоходец Лев Браминский, – зачирикала Мэри, – который сегодня вечером выступит с единственным, эксклюзивным представлением в цирке Бобби Робертса. Лев, скажите, пожалуйста, вы собираетесь проводить очередную благотворительную акцию, как организовывали их в прошлом году в Рио-де-Жанейро и Нью-Йорке? Я имею в виду ваши знаменитые шоу хождения по канату, натянутому прямо в центре мегаполиса?
Лев принял скептический вид:
– Проблема здесь заключается в разрешении официальных властей. Не все готовы предоставить площадку для моих выступлений. Даже в Москве нам с трудом удалось выбить из мэрии разрешение провести новогодний перфоманс под открытым небом. Конечно, я бы с удовольствием, подобно моему знаменитому предшественнику Молодцову, перешёл бы Темзу, но я понимаю, с какими затруднениями всё это связано. Надо перекрывать речное движение, оцеплять улицы, задействовать много людей. Но когда речь идёт о благотворительных целях – я напомню, что деньги пойдут на лечение детей, больных раком, – думаю, власти могут пойти на определённые уступки. Так что были бы приглашения, – подытожил Браминский.
– Хорошо. Лев, ты продолжаешь сотрудничество с мировыми цирками? Ходят слухи, что у тебя напряжённые отношения с канадским «Дю солей»?
– Мягко говоря, это неправда! – заулыбался, как хитрый кот, канатоходец. – У нас прекрасные отношения со всеми площадками, с которыми мы когда-то сотрудничали. Другое дело, что у меня очень плотный график. Меня зовут в Китай, а мой менеджер повторяет, что ближайшее окно будет только через полтора года. Поэтому я люблю говорить в таких случаях: «Дожить бы до завтра!».
Время эфира беспощадно подходило к концу, и Мэри начала активно закругляться:
– Что ж, Лев, было очень приятно с вами пообщаться. Желаем вам успехов в вашем – буквально – неземном искусстве! А нашим зрителям я напоминаю, что мы вели наш репортаж из гостиницы «Континенталь», в которой остановился легендарный русский канатоходец Лев Браминский. Он приехал сегодня в Лондон с единственным выступлением. Лев, большое вам спасибо за интервью! Спасибо, что согласились уделить нам своё драгоценное время!
– Пожалуйста, – по-детски, как-то наивно ответил Браминский и сложил руки в замок, словно добросовестно выполнил свою миссию и теперь заслуженно отдыхает. Только ведущий Майк из монитора ноутбука продолжал плести эфирные кружева: «На прямой связи из гостиницы «Континенталь» был русский канатоходец Лев Браминский. Новости спорта. Испанский «Депортиво» официально подтвердил информацию о переходе полузащитника Хосебо Эччеберии в «Арсенал». Сумма контракта сроком на три года…».
Красный огонёк телекамеры погас, и Мэри облегчённо вздохнула:
– Лев, на самом деле огромное спасибо! Очень интересно с вами разговаривать! На самом деле приятно, правда!
Браминский учтиво пожал Мэри руку. Он всегда был очень вежлив с женщинами и умел производить на них впечатление. Похоже, Мэри и сама не подозревала в человеке, полдня проводящем на высоте четвёртого этажа, столько такта и галантности. Поэтому она с сожалением в голосе простилась и через минуту уехала вниз на лифте.
К канатоходцу подошёл представитель цирка и напомнил о прописанной в контракте автограф- и фотосессиях. Браминский ответил, что он помнит, и удалился в свой номер отдохнуть перед выступлением. До вечернего шоу оставалось менее пяти часов.
За окнами гостиничного номера вяло шёл снег. Как будто уставший небесный сеятель присел на облако и задремал, а его снежное сито наклонилось к земле. Снежинки падали вниз, как во сне, медленно и бестелесно. Иногда они подхватывались слабым ветерком и кружились в январском вальсе, будто дети, смыкающие веки под сказки заботливой мамы.
Лев Браминский с печалью смотрел на улицу. Опускались вечерние сумерки, и город наполнялся густым светом неоновых вывесок, газовых фонарей и ксеноновых фар толкавшихся в несконачаемом потоке машин. Канатоходец задумался, какая сейчас погода дома. Огромные снегоуборочные грузовики без остановки мельтешат своими жестяными лапами, поднимая бесформенные груды грязного снега наверх и сбрасывая их в прямоугольные пасти тракторных прицепов.
И укутанная в ледяной термометр ртуть едва поднимается выше минус пятнадцати. А здесь всего минус пять, игрушечный атлантический циклон и приятный снежок, который моментально превращается в кашу под шинами автомобилей на асфальте и под обувью пешеходов на тротуарах.
Необъяснимая печаль наполнила вдруг сердце Льва. Он и сам немало удивился этому. Сколько ни колесил он по миру, нигде не донимала его пресловутая тоска по родине. Мало что в жизни могло его расстроить, тем более – вывести из себя. Браминский понимал, что причина его грусти совсем в другом, но в чём? Может быть, в пресыщении славой?
Если здраво рассудить – он добился всего, чего хотел. Обстоятельства сложились для него самым лучшим образом, и теперь та мечта, к которой он стремился в беспокойной юности, казалось, была достигнута. Не оставалось более ничего, чего бы он продолжал хотеть. Часто так и происходит: сперва думаешь, что в конечной цели и заключается смысл жизни, а потом понимаешь, что смысл – в самом стремлении к цели. И неважно – будет она достигнута или нет!
Канатоходец вздохнул и стал собираться. Ему ещё предстояло встретиться с поклонниками, раздать добрую сотню автографов и сфотографироваться с визжащими от удовольствия девушками. Лев безмолвно принял прохладный душ, привёл себя в порядок и начал одеваться. Застёгивая кожаный ремешок часов, он заметил, что время всего полпятого, а, значит, ещё рано спускаться вниз. Это открытие сильно опечалило Браминского: он совсем не знал, чем себя занять. Он устроился в кресле, но бездумное сидение оказалось совершенно несносным.
– Так, – вслух произнёс Лев, – послушаю-ка я музыки – этого лучшего лекарства для души, которое когда-либо изобрело человечество.
И на дисплее плеера, который Браминский достал из обклеенной таможенными ярлыками сумки, высветилось название: «The Smiths: There Is A Light That Never Goes Out». Лев надел наушники, закрыл глаза и устало откинулся на кресле. Густой, бархатистый голос бодро пел: «Если бы двухэтажный автобус задавил бы нас прямо сейчас, я почёл бы за честь умереть в твоих объятьях…». Канатоходец тяжело вздохнул и с горечью подумал: «Вот если бы рядом со мной оказалась такая девушка, с которой бы я не пожалел быть сбитым автобусом, – вот тогда-то, наверно, я бы стал окончательно счастливым! Мы бы ездили зимой в Альпы кататься на лыжах. Пили в гостинице глинтвейн и часами болтали перед камином…».
Лев был одинок, как январский снег. Всех радующий своим небесным искусством, но никому не нужный. Серебристая снежная россыпь затейливыми узорами искрилась в вечернем лондонском небе и падала под ноги горожан. Браминский сидел в кресле, слушал музыку и смотрел в окно неподвижными, стеклянными глазами. Не осталось и тени того юношеского и беззаботного веселья, которое канатоходец, как в кувшины, вливал в окружающих людей днём. В душу Льва опустились сердечные сумерки. Он выходил из ступора только затем, чтобы переключить песню в плеере, и снова направлял ледяной взгляд в окно. Туда, где ничего не увидишь глазами.
В начале шестого в дверь номера постучались. Сотрудник гостиницы сообщил, что внизу Браминского ожидает машина. Лев поблагодарил за напоминание и стал одеваться. Поразмыслив пару секунд, всё же оставил на вешалке свою любимую куртку с яркими разноцветными принтами. «Для такого важного мероприятия нужен соответствующий образ», – подумал он и достал из гардероба строгое чёрное пальто. Повязал сверху шарф и направился к лифту, закрыв дверь на ключ.
– Take me out tonight, – негромко пропел в лифте Браминский. – Because I want to see people, and I want to see light.
– Что ж, – пожевал губы молодой человек между четвёртым и третьим этажом гостиницы «Континенталь», – будут вам люди, будет вам свет… Который никогда не гаснет… Ещё как гаснет!
Динькнул звоночек, и двери бесшумно открылись, выпуская Браминского наружу. На ресепшене он остановился отдать ключ от номера, улыбнулся и направился к выходу. На улице привратник открыл перед ним заднюю дверцу чёрного «Мерседеса», выпускавшего своим шестилитровым ртом углекислый пар, и машина с достоинством отъехала от гостиницы в направлении «Супер-цирка».
У служебного входа цирка Бобби Робертса канатоходца встретил брат.
– Привет! – сказал Пётр, пожав Льву руку и тепло обняв. – Что такой грустный? Поклонники уже собрались за автографами. Полный аншлаг, представляешь! Да что аншлаг – натуральная истерия, видит Бог! Ну и вечерочек сегодня будет, я чувствую…
Говоря всё это, Пётр проводил своего знаменитого брата по лабиринту лестниц, пока, наконец, они не подошли к гримёрной. По пути Браминский-младший рассеянно кивал работникам цирка, которые отчего-то прижимались к стенам и почтительно прижимали ладони к груди. Канатоходец зашёл в уборную, развязал шарф и повесил на крючок пальто. Пётр без умолку трещал о предвосхищаемом триумфе и периодически раздавал на английском указания персоналу цирка: куда поставить питьевую воду, пригласить гримёра и прочее.
От брата Лев подзарядился энергией, повеселел. Стал широко улыбаться и отпускать разного рода шутки. Время до автограф-сессии пролетело быстро. Браминского причесали, напудрили и надушили его любимым Kenzo. Выходя к поклонникам, канатаходец напевал себе под нос и купался в лучах славы и восхищения. Бурная овация огласила фойе, когда Браминский появился из-за тёмно-синей ширмы. Он победоносно вскинул руку и по-актёрски раскланялся ликующей публике. Всем жал руки, позволял себя обнимать для фотографий, на постерах расписывался, как вдохновенный художник, и искрился, как только что откупоренная бутылка игристого вина.
После общения с поклонниками Браминский переоделся в спортивную форму и прошёл в гимнастический зал, чтобы размяться. Снова включил в плеере музыку и стал разогревать мышцы. Подготовившись, совершил несколько пируэтов и отправился тренироваться на натянутый канат. Около получаса с него не спускался и по большей части хулиганил напоказ. Ходил по канату, как задумчивый философ, приложив руку к подбородку и периодически вскидывая ладони в знак неожиданного прозрения. Делал вид, что не может найти очки: щурился и ходил взад-вперёд по канату, нащупывая вытянутыми руками потерянные окуляры. Изображал рабочего шотландского вискокурни: натурально шатался и выкрикивал ругательства, которые никак нельзя разобрать. Наконец, додумался до того, что лёг на канат спиной, сложил, как барин, ноги в замок и стал приказывать дворовой Глашке стаскивать с него сапоги и ставить самовар.
Позволив наблюдателям от души посмеяться, Браминский спустился и спросил, сколько времени осталось до представления. До начала оставалось меньше получаса. Канатоходец объявил, что хочет уединиться в гримоуборной, и попросил его не беспокоить. В комнате он лёг на диван, сложил крестом руки за головой и закрыл глаза. Пётр сказал, что зайдёт его позвать, хлопнул брата по колену и закрыл за собой дверь.
Через полчаса зал «Супер-цирка» буквально гремел в ожидании своего кумира. Аплодисменты то и дело переходили в скандирование «Лео! Лео!». Публика, казалось, была готова взорваться при появлении знаменитого канатоходца. Наконец, весь свет сперва приглушился, а затем полностью погас. Зрители приутихли, кое-где только слышался задорный свист и отдельные реплики. Темноту прорезал луч света, который озарил появившегося на арене конферансье.
Браминский пропустил мимо ушей, как его представляли и как бурно зал реагировал. Канатоходец буднично стоял на помосте на высоте десяти метров, готовый в нужный момент выйти под купол. Льва ничуть не смутило, что толпа едва не разрушила здание своими воплями, когда прожектор осветил канатоходца. Он привычно поднял руку в знак приветствия и приготовился сделать первый шаг над пропастью.
«Есть свет, который никогда не гаснет», – неожиданно пронеслось у него в голове. Браминский удивился и почему-то перевёл взгляд в зрительный зал, в момент, когда уже переносил своё тело на канат. Случайно он увидел в толпе девушку – ту самую кассиршу из обувного магазина. Она была удивительно хороша, просто ослепительна и лучезарна. Она была просто счастлива оттого, что своими глазами видит на высоте четвёртого этажа своего кумира, который сегодня подписал ей автограф. «Самой красивой девушке Лондона… На вечную память».
– Кристина! – чего-то очень сильно испугавшись, произнёс он. Лев попытался поставить ногу на канат, но промахнулся и соскользнул. Больно ударившись о край помоста, он кубарем полетел вниз. Всего одна секунда оставалась ему в жизни, и в эту секунду он успел только повторить: «Кристина!». Чудовищный удар о настил почувствовал канатоходец, но боли не было: свет, который никогда не гаснет, тут же погас навсегда.