☛ Это раздел повести
«Симон и Григорий»
Глава 9. Симон и Григорий размораживаются
– Алиса, поставь Максим!
– Отличный выбор! Трек певицы Максим «Вдоль ночных дорог».
– Знаешь ли ты-ы-ы? вдоль ночных дорог шла босиком, не жалея ног!
Это было первое, что услышал Григорий наутро. Обычно утром его ничто не тревожило, поскольку Прошка бил по заднице всех, кто говорил до полудня громче шёпота. Но сегодня, видно, всё пошло не так.
– У-у-ухх… – с трудом выдохнул он, и тут же чей-то голос приказал Алисе встать на паузу. Воцарилась тишина, и молодая девушка, вернув с подбородка на рот странную повязку, подошла к Григорию.
– Как вы себя чувствуете? – с долей страха поинтересовалась она. – Вы меня слышите?
– У-у-ухх… – повторил Григорий. – Где Прошка? Где его рассол с сырным выжимом и стеблями укропа для минерализации?
– Что? Вы меня чётко видите? – уточнила девушка и позвала кого-то из другой комнаты.
Раздался топот, и вскоре в покои вбежал мужчина в белом халате.
– Ничего себе! – воскликнул он. – Эксперимент, похоже, состоялся! Вы как себя чувствуете, голубчик?
Григорий, насколько мог, привстал на локтях, и размеренно произнёс:
– Я тебе сейчас древко кнута воткну в анус и проверну по числу постных седмиц. И, чтобы этого не произошло, приведи сюда быстро Прошку. – Он схватил его за козлиную бороду и уточнил. – Ты меня понял?
– Понял, понял, господин! – заверил его мужчина. – Вы только отпустите меня, вот так, ага, спасибо! Извините, но Прошку привести сюда быстро не получится. По причине того, что вы разморозились первым, а ваши товарищи ещё приходят в себя.
– Что? – не понял Григорий. – А-а, чёрт возьми, это всё – вчерашняя заморозка, что ли? Ну и пакостник этот Кинт Северуб! У меня голова так не болела с разговенья на Пасху в севастопольской бухте! Когда мы пили кагор, дистиллятами винограда доведённый до отметки в 72 градуса, представляете?
Он оглянулся окрест и вдруг смолк.
– Они живы? – с ужасом спросил он.
Его взгляд впирался в фигуры Симона и Прошки – два безжизненных тела лежали на койках рядом. Оба выглядели как сорокадневные мумии, с руками, сложенными крест-накрест на груди.
– Живы! – поспешил подтвердить мужчина с бородкой. Григорий понял, что это врач. – Уверяю вас, они чувствуют себя так же активно, как и вы, только ещё не проснулись. Кстати, прошу вас: говорите чуть тише! Мы ещё не знаем, как шум влияет на замороженных заживо.
– То есть нас действительно заморозили? – с трепетом на этот раз уточнил Григорий.
– Да.
– И на сколько? Сколько мы проспали? Неделю? месяц?
– Гм. Вы только не пугайтесь. Срок вашей заморозки немного затянулся. По договору вас продержали 150 лет, но ещё 12 лет шли юридические споры, кто будет оплачивать вашу разморозку, потому что изменилась политическая ситуация, потом экономическая, затем – позиция министерства науки, инвесторов привлекли по уголовной статье и так далее. Так что, если вкратце, вы проспали 162 с лишним года.
Григорий поднял глаза в потолок, что-то подсчитывая.
– Получается, сейчас 1558-й год? эпоха Ивана Грозного?
Доктор отвёл подбородок в сторону, по-прежнему внимательно глядя глазами в глаза Григория, и учтиво ответил:
– Нет, сейчас 2023-й год. Но мы проведём исследование ваших когнитивных способностей.
В этот момент на улице раздался какой-то сигнал, как будто два раза позвонили в переносной колокол, и все взгляды обратились наружу. Там машина «Яндекс.Такси» подъехала к крыльцу больницы, и из салона вышла Ксения Трегубова – пра-пра-какая-то-там-родственница Григория Вогородина. Она словно почувствовала на себе взгляд пращура и повернулась в сторону того окна, из которого на неё пристально взирали несколько пар глаз.
– Господи Иисусе, Матерь Божья и все пророки! – судорожно закрестился Григорий. – Это что же ещё за чудище такое?
Глава 10. Симон и Григорий обнаруживают себя живыми
Ксения Трегубова вошла в приёмное отделение какой-то захудалой местячковой больницы, где хранились то ли тела, то ли реально живые люди в виде трёх каких-то замороженных помещиков. Одним словом, она сама не знала, чего ей ожидать, а тут ещё ей навстречу выбежал тщедушный врач с козлиной бородкой и начал увещевать:
– Здравствуйте-здравствуйте! – залепетал он. – Спасибо, что так быстро приехали! Только извините, но процесс разморозки немного вышел из-под контроля, и господин Вогородин… эм, как бы это лояльнее выразиться… одним словом, у него сейчас сильные когнитивные искажения, и он склонен усматривать в вас некое, скажем так, некрасивое существо… Это, конечно, не так! я вас уверяю! Но дело в том…
– Да вы мастер комплиментов! – перебила его Ксения. – Вы думаете, мне есть дело до эстетических предпочтений какого-го двухсотлетнего козла, из-за которого я не полетела с подружками на отдых?
– Какого-ТО? – уточнил у неё врач.
– В каком смысле? – не поняла Ксения.
– Ну как! Вы перечитайте абзац чуть повыше: «какого-го»! А ведь такого не бывает, правильно: «какого-то»! Это, видимо, опечатка. Как Невтонов-Тевтонов в рассказе «Человек, который забыл столицу Литвы». Поэтому я и подумал…
– Ох, психиатры! – опять перебила его Ксения. – Короче. Ничего я не боюсь. Пусть он сам выйдет и скажет, кем он меня считает. А я ему в ответ тоже вверну пару ласковых!
Григория хотели было позвать. Но так вышло, что Григорий и сам прекрасно выходил незваным, как и последовало в этот раз. Правда, в руках перед собой он держал, как копьё, стойку с физраствором, которой, видимо, хотел кого-то припечатать.
– Господи, вы живы! – успокоившись, выдохнул он. – Какая радость, что вам удалось сбежать из этого чудища!
– Чудища? – уточнила Ксения, вспомнив, что ей толковал доктор. – Это вы про меня?
– Что вы, сударыня! – Григорий выбросил конструкцию с физраствором в окно и припал на колено. – Ради вас, красавица, я и бросился на это чудовище, лишь бы спасти такую красоту из его мерзких скрипучих отделений!
– Да вы про кого? – рассмеялась Ксения, невольно оглядываясь назад и не понимая, давать ей руку для поцелуя или нет.
– Да про того жёлто-чёрного зубра, с двумя светящимися глазами, из чрева которого вам чудом удалось выбраться минуту назад!
Ксения подняла брови и многозначительно промолчала.
– Я же вам говорил! – шепнул ей доктор.
– Да ты-то что тут науськиваешь! – прикрикнул на него Григорий и вновь вернулся к поглаживанию только что поцелованной ручки любезной гостьи.
– Господин… Григорий! – попыталась подобрать нужное обращение Ксения, извлекая кисть из крепких мужских рук. – Вы давайте полегче! Я вам родственница вообще-то!
– Как так? – поразился Григорий и весь изменился в лице.
– Ну как же! Я праправнучка вашей сестры!
Григорий расплылся в похотливой улыбке и вновь зацеловал девичье запястье:
– Что же вы выдумываете! У Дарьи не может быть детей, потому что у неё нет мужа! А раз нет детей – откуда взяться внукам? Согласны?
– Согласна! – улыбнулась Ксения и наконец вырвала свою руку у сладострастного пращура. – Только вы говорите о ней образца 1861 года. А в 1862-м она вышла замуж за майора гвардейского полка и родила ему шестерых детей: пятерых мальчиков и одну девочку, Марию. Вот от неё-то я и происхожу. Я даже не пра-пра, а пра-пра-правнучка ей, во!
И она подняла вверх налившийся энергией указательный палец.
Напомним, что Григорий всё ещё стоял на колене, подкатывая к своей праправнучке. Теперь он встал и сел на подоконник, уперев щёки в ладони.
– Так это что – всё правда? 2023-й год? разморозка?
– Да, всё так и есть! – поспешил заверить его доктор, но Григорий отпихнул его пятернёй в сторону.
– А из какого чудища ты сейчас вышла, дочка? – он обратился к своей родственнице.
– Да из какого чудища-то, отец! – спародировала его Ксения. – О чём вы вообще?
– Ну как! Странное вытянутое животное, похожее на парализованную змею, только высотой со шкаф, выкатилось на лапах, вместо которых были колёса, и откуда-то из брюха вышла ты. А затем разрез в его брюхе закрылся, и зверь укатил обратно. Как телега, только без лошади и без поводьев.
– А-а-а, так вы про такси, что ли? – рассмеялась Ксения. И обратилась к доктору: – Да, весело нам придётся!
– Я протаксишт Оли? – рассмеялся в ответ Григорий, но по его лицу было видно, что он ничего не понял.
– Вы про такси, что ли? – скрестив пальцы, повторила Ксения.
– Я так и сказал: протаксишт Оли. А как это переводится с португальского?
Ксения нервно выдохнула и ничего не ответила. Она хотела было что-то сообщить доктору, но в эту секунду в соседней палате раздался грохот и крики: «Подождите! Что вы делаете?». На это осипший голос ответил: «Мне надо!».
Из палаты показался Прошка.
Завидев Григория, он зашипел:
– Хозяин! Виноват, хозяин! Тут всё перестроили – не узнать ничего! Еле нашёл засолку в каком-то холодному шкафу! Чудеса какие-то!
В руках он, действительно, держал банку солёных огурцов, упаковку итальянского сыра и зелень.
– Я сейчас, хозяин! Одну секунду!
С этими словами он мастерски открыл банку голыми руками, вылил излишек в окошко, а на освободившееся место добавил кусок сыра с белёсой жижей и пучок зелени.
Очевидно, всё это было забрано в палате, из которой только что вышел Прошка.
– Батюшка Григорий! – добавил он, вытаскивая из кармана украденный откуда-то пузырёк спирта. – Водки не нашёл пока: дом больно новый – ничего не узнаю, где что расположено! Но вот спиртуоза нашёл – выпейте три глоточка, а затем вот рассол!
И с этими словами он протянул пузырь и банку.
Григорий привычным жестом перенял у крепостного спиртное – левой рукой, а правой перекрестился на маленькую церквушку при больнице. Сделал три огромных глотка, а затем выпил целиком всю банку с рассолом.
– И когда это я распорядился во дворе имения церковь выстроить? – недоумённо спросил Григорий, разжёвывая огурец.
– Это домовый храм! – пояснил доктор с плешивой бородёнкой. – Напоминаю: вы не у себя в усадьбе, а в реабилитационном центре после разморозки!
Григорий дожевал огурец и заметил:
– Значит, надо бы молебен отслужить! За здравие выживших дворян! Как думаешь, козлик?
Так как вопрос был однозначно адресован доктору, тот поспешил решительно потребовать:
– Прошу вас не использовать подобные обращения к дипломированному специалисту медучреждения!
Григорий хотел было ему ответить что-то в духе монаршего субординационализма или просто отвесить оплеуху. Но вдруг дверь их палаты открылась, и из неё вышел Симон. Он воздел руки к небесам и возгласил:
– Григорий! ты жив!
Глава 11. Симон и Григорий обсуждают, чей Крым
Дальнейшая ситуация, казалось бы, вышла из-под контроля. Симон и Григорий так громко кричали и братались друг с другом, что доктор хотел было вызвать наряд полиции. Но наблюдавшая за всем происходящим Ксения заметила, что стёкол не бьют, к персоналу не пристают – и вообще, кроме громкости, никаких выдающихся нарушений господа дворяне не совершают. «Козлик» утёр пот со лба и пообещал следить за развитием событий из своего кабинета.
Между тем, Симон и Григорий направили Прошку исследовать винные погреба на предмет марочных изысков. Но всё, что Прошке удалось найти, – это две литровые ёмкости с медицинским спиртом и маленькую «перцовку» под подушкой у пациента в соседней палате.
– А ты вот у этого посмотри в кабинете! – сообразил Григорий, указывая на врача.
– Нет, постойте! – запротестовал доктор, и бородка у него заходила, как тонкие колоски соломы на ветру. – Во-первых, это помещение только для персонала. А, во-вторых, вы не можете взять то, что мне подарили, гм, по старой дружбе, точнее – в знак благодарности за выдающуюся помощь в лечении…
Прохор ничего не слушал. Он уже ворвался в помещение за дверью с надписью «Главврач» и в считанные секунды обнаружил клад с двумя бутылками. На обеих значились странные закорюки: «XO» и «12 YO». Прижав доктора к стене, Прохор торжественно явил господам ёмкости и предложил первый тост: «За восстановление!».
За восстановлением последовали: «воскрешение», «возобновление», «противоусыпление», «регенерация», «пробуждение» и, наконец, «заря»! Симон предложил было «цветение», но его уже никто не слушал. Григорий рассуждал о превосходстве опыта над гипотезой, а Прохор суетливо очищал от кожуры мандарины и подавал дольки господам.
Главврач с Ксенией законно решили, что троица воскрешённых лиц вряд ли куда-то денется с территории больницы, и договорились обсудить дальнейшие действия в другом месте.
Оставшись одни, Симон, Григорий и Прошка громко разговаривали и гудели, пока не стемнело. Из палат уже начали доноситься возгласы недовольства и мольбы дать поспать. Будучи довольно либеральными в своих взглядах, Симон и Григорий решили пойти навстречу желаниям черни и вышли, через окно, во внутренний дворик больницы. Здесь их никто не ждал, кроме безмолвных цикад и бесцветных светлячков, поэтому друзья предались блаженнейшим разговорам под озарившей вечерние сумерки полной луной.
– Как ты думаешь, что у них в 2023-м появилось такого, чего не было у нас? – вопрошал восхищённый луной Симон.
– Да что у них могло появиться! Разве железную дорогу из Санкт-Петербурга дальше Москвы протянули, до Тегерана. Да только что там делать?
Они добили бутылку неизвестного французского коньяка и бросили её в кусты можжевельника.
– Ай, больно! – ответили кусты.
– Кто там? – насторожился прежде молчавший Прошка и вышел вперёд.
– Кто-кто! – ответил незнакомец. – Дед Пихто!
– А разве не «Пехто»? – удивился Симон.
– Нет, конечно! – вновь заговорили кусты. – Это от слова «пихать». А вот теперь сами подумайте, что это за дед и почему его прозвали «пихто».
Никто не ответил.
– «Пихарь», по-нашему! – резюмировал незнакомец и наконец явился из-за кустов. – Вы чего бутылками кидаетесь?
Симон и Григорий переглянулись с Прошкой.
– Разморозку отмечаем! – ответил Прохор. – Сто пятьдесят лет во льдине заточены были, а теперь, наконец, ожили. Вот и празднуем, чем Бог послал. А ты чего в кустах делаешь? А ну отвечай!
Прошка придал своему вопросу максимальную жёсткость, но ответчик ничуть не испугался.
– Угу. Ну и как вам наша действительность? – вопросил он, выливая себе в рот остатки коньяка из брошенной в него бутылки. – Пятое кольцо наполовину раскрылось или наполовину не раскрылось?
– Что? – не понял Симон, не понял и Григорий.
– Ну как! Крым наш?
Симон и Григорий переглянулись.
– Ну как он может быть наш? – ответил Григорий, и у бомжа чуть не выпала из рук бутылка.
– Это в каком это смысле? – с чрезвычайным интересом уточнил он. Заподозрив, что на господах есть прослушивающие устройства, он на всякий случай громко провозгласил: – Хочу сразу заявить, что я не согласен!
– Ну как Крым может быть нашим? – пояснил Симон. – У меня в собственности 70 тысяч десятин земли, у Григория – 40.
– 45! – запротестовал Григорий. – Учти, пожалуйста, спорные с генералом Бархутдиновым угодья!
– Как бы то ни было, – резюмировал Симон, – это как треть уезда всего. Как же весь Крым может быть наш? Разве что мы чего-то не знаем?
Бомжара внимательно всмотрелся в лица недавно размороженных и неторопливо произнёс:
– Значит, правду про вас говорят, что вы – последние настоящие дворяне!
Симон и Григорий вновь переглянулись:
– В смысле: последние? Неужели и до нас кого-то этот прохвост Северуб морозил?
Бомж спросил, нет ли у них ещё чего-нибудь выпить, и, заполучив в руки литр спирта, начал свой подробный рассказ.
Глава 12. Симон и Григорий разговаривают с бомжом
– Значит, так. Давайте я вам всю историю с 1861 года поясню!
Бомж ловко оторвал жестяную пробку со спирта и сделал несколько аккуратных глотков, после чего взял из рук Прошки половинку мандарина и отправил её целиком в рот.
– Если правду о вас рассказывают, что вы были заморожены и ничегошеньки не знаете, то вас ожидает много неприятных открытий. Это мягко сказано. Короче, слушайте.
Просветитель дворянства устроился поудобней на траве, подобрал под себя ноги и начал свой рассказ.
– Батюшка Александр Второй, как известно, освободил крестьян. А вот что вам неизвестно, так это то, что крестьяне ему за это спасибо не сказали. То они работали на вас, поработителей, а то вдруг один на один с землёй остались и всё – пук вышел! Они же MBI не заканчивали, бизнесу их в церковно-приходских школах никто не учил. Вот и сели в лужу со своей свободой. А тут разночинцы им на помощь решили прийти. Да до того дошли, что в марте 1881 года родного отца Александра Второго взорвали бомбой.
– Как так? – всхлипнул Прошка.
– Господи Иисусе! – перекрестился Симон.
– Да ты что за ересь несёшь! – спохватился Григорий и схватил вещавшего за грудки.
Тот никак не смутился такому повороту и без тени испуга парировал:
– Было бы ересью, если бы взаправду не случилось! Вы лучше дальше слушайте, там ещё хуже будет!
– Да куда уж хуже! Царя родного взорвать! Ты правду говоришь?
– Правду! – ответил бомж и вырвался из цепких лап Григория. – Слушай дальше. Новым царём сын его стал – Александр Третий. Он-то гайки позакрутил! В стране всё хорошо стало и окрест мы русскую волю показали. Турков в войне победили, братьев славян от Османского ига освободили. Только вот его сын мямлей вышел.
На этот раз Симон приподнялся, чтобы заушить вещавшего, но тот остановил его жестом.
– Вы не торопитесь с выводами, барин! Послушайте и рассудите сами! В 1905 году рабочие на демонстрацию вышли, с требованием работать не 6 дней в неделю по 14 часов, как узбеки сейчас, а чуть поменьше. А царь-батюшка не разобрался, да и приказал пальнуть по ним! Расстреляли, короче, толпу, а в ответ – революция! Первая, вторая, Октябрьская – это уже 1917-й. И, хоп, пришли за царём и в наручники его!
– Да ты говори-говори, да не заговаривайся! – не выдержал на этот раз Прошка. – Как это царя – и в наручники?
– И что ж его? – решил спросить Григорий, внявший рассказчику, что за полтора века их морозного сна в стране реально случился какой-то замес. – Заставили принять конституцию? Отправили на Сахалин?
– Гм, – крякнул бомж, только что отпивший немного спирта, – изуверски казнили их всей семьёй, с женой и детьми. Сбросили в шахту и оставили там умирать, кто сразу не погиб. А затем человека, который всё это сделал, позвали в кремль и наградили медалью.
Симон и Григорий глядели друг на друга и не могли поверить услышанному.
– А дальше что было?
– Дальше – больше! К власти пришли революционеры, Ленин. Его памятник до сих пор на каждой площади, как заноза. Всех дворян, вроде вас, выгнали. Именья под детские санатории переделали. Священников почти всех расстреляли. Объявили безверие новой идеологией. Саму страну переименовали – из Российской империи сделали аббревиатуру СССР: Союз Советских Социалистических Республик. Со всем миром перессорились, закрылись, всех внутри до нитки обобрали, зато электричество в каждую деревню провели. Это когда не свечки жжёшь, а кнопочку нажал – и светло в доме.
– И ради этого царя с семьёй погубили?
– По ходу. А потом, в 1941-м, на нас нацистская Германия напала. Это новая Австро-Венгрия, только без Венгрии. Короче, долго рассказывать. У них там свой Ленин был, диктатор Гитлер. Пошёл войной на Советский Союз. Наших погибло 27 миллионов человек – каждый седьмой! В одном Ленинграде нацисты уморили голодом 650 тысяч человек!
Вдохновлённый слушателями, бомж хотел рассказать что-то ещё, но его перебил Симон:
– В Ленинграде?
– Да, так большевики переименовали Санкт-Петербург, когда к власти пришли. Его до этого в Петроград переделали, когда Первая Мировая началась. А советы его быстро в честь Ленина назвали.
– Большевики? – переспросил Прошка.
– Первая Мировая? – уточнил Григорий. – Первая Мировая что? эпидемия?
– Война Первая Мировая! – махнул рукой уставший вещать бомжара. – А я вам уже про Вторую Мировую рассказываю. Она у нас называется «Великая Отечественная». А большевики – как советская партия, которая после царизма к власти пришла. Все российские правители после 1917-го большевиками были: Ленин, Сталин. Потом их, правда, стали называть «коммунисты». Потому что они такой идеологии придерживались, что лучше все в стране будут однохренственно бедными, зато мы первыми в космос полетим!
Симон не выдержал и встал с места:
– Господи, чушь какая! Одного царя взорвали, другого с семьёй скинули в шахту! Столицу переименовали в честь какого-то бунтовщика! В космос полетели! На чём? на орле, что ли? Да уж не выдумал ли ты всё это, прохвост, потому что глушишь чистый спирт, как Шато Лафит?
Бомжара тоже поднялся.
– Да как такое можно выдумать! Такое захочешь – не выдумаешь! А с коронавирусом – вообще с ума сойдёшь! Правду я говорю, к сожалению или к счастью… А уж то, что чистый спирт глушу – так это оттого, что российскую историю иначе и нельзя пересказывать! – И чуть тише, как бы на зрителя в театре, он самокритично добавил: – Ну и оттого, что зависимость у меня к пагубе водочной развилась от жизненных непотребств и стремления праздновать вечером каждый прожитый день.
Симон и Григорий переглянулись. Они не знали, что и подумать. Выдающееся настроение от того, что они живы, что они успешно разморозились и вдохнули родного воздуха, – всё вдруг рушилось, как пятиэтажный хрустальный дворец.
– Так что было дальше? – перебил их думы Прохор.
Бомжара вновь сел и подогнул под себя ноги.
– Дальше мы стали самой мощной державой в мире!
– Так мы и есть самая мощная держава! – заметил Симон.
– Да, с этим и не поспоришь. Только с того времени, как она была таковой в ваши дни, прошло целое столетие. За это время страна встала на колени, затем долго с них поднималась, а затем и вовсе взлетела в космос! Не на орле, конечно. Силой ума наши учёные создал космический корабль, который может долететь и до Луны, и до Марса. И человек там живёт, как у себя в квартире: спит, пока корабль летит, борщ из тюбика ест, по нужде в нужную комнату ходит. Только на высоте 400 вёрст от земли. Это всё «прогресс» называется!
Бомжара отпил ещё спирта.
– А дальше вообще фантасмагория началась! Учёные научились атом расщеплять, одним граммом металла целую улицу зимой обогревать. К 1980-му году обещали по телевизору последнего попа показать, только вместо этого олимпиаду устроили. А затем СССР распался, и из него, как из прежде державшегося единым паззла, выпали 15 голых республик. В основном, нищих, в которых никто не умеет работать на себя, и где живут в однотипных девятиэтажках, похожих одна на другую что в Саратове, что в Алма-Ате, что в Тифлисе. Десять лет мы побирались, пока не взялись за голову, и теперь мы снова самая крутая держава в мире! Вот только кто-то сидит в кабинете в тёмно-синем костюме, а кто-то сдаёт жестяные банки, чтобы купить буханку чёрного на день. Кстати, не хотите?
И он предложил слушателям половину буханки, от которой он во время лекции потихоньку отщипывал кусочки.
Симон первый принял подношение. Заодно взял бутыль со спиртом, отхлебнул немного и, скривившись в гримасе, закусил. То же самое проделал Григорий, а за ним Прошка. Наконец, спиртуозно-хлебный дуэт вернулся на исконную танцплощадку. Бомж, видимо, тоже помянул Советский Союз, выпил и закусил горелой коркой. Он же решил нарушить горестное молчание.
– А то, что вы говорите, я всё выдумал и на самом деле всё не так, – есть люди, которые уверены, что и ваша история должна быть совсем иной!
– Это как так? – не понял Григорий.
– А вот так! Есть отдельные старообрядцы, которые считают, что вас не нужно было замораживать и переносить на 150 лет вперёд. Нужно было остановиться на первоначальной идее, что вы напиваетесь так сильно, что на следующий день не можете вспомнить ничего из случившегося, а Прошка вас отпаивает и рассказывает обо всех вчерашних событиях. Так что, если вдруг у меня вновь появится смысл жизни, а с ним – квартира и счёт в банке, я обязательно буду писать альтернативную, а точнее – истинную линию «Симона и Григория»!
Симон и Григорий поняли, что спиртуоз окончательно побеждает сознание пришедшего из можжевельника бомжа, и решили не мучить его дальнейшими расспросами и уточнениями. Единственное, что спросил Симон, было:
– Вы, стало быть, писатель?
– Да, – хмуро отмахнулся бомжара.
– А как тебя зовут? – спросил Григорий.
– Иван, – ответил тот.
– А что значит «бомж»? – в свою очередь поинтересовался Прошка.
– Это значит: без определённого места жительства.
Симон, Григорий и Прошка переглянулись. И Симон, на правах самопровозглашённого лидера, резюмировал:
– Что ж, Иван, мы тебе очень благодарны за твой содержательный рассказ! Только бомжом мы тебя называть не будем, ибо слово какое-то жёсткое. Советское, похоже. Будь здоров, Иван, бездомный!
Григорий и Прошка повторили:
– Будь здоров, Иван Бездомный! И когда-нибудь обязательно напиши про нас истинную книгу!
Бездомный Иван уже клевал носом, но всё же удостоил слушателей ответом:
– Обязательно напишу! Вот только вряд ли я покину эту психиатрическую лечебницу, пока здесь выкидывают в мусор целые порции жареной рыбы и салата оливье!
С этими словам он опустил голову на грудь. А Симон уточнил у Григория:
– Это, – он обвёл пальцами корпуса клиники, – психиатрическая больница?
К оглавлению повести
«Симон и Григорий»