Я вспомнил эту историю в связи с одной памятной для меня да-той. Ровно пятнадцать лет назад я познакомился с замечательным человеком, который буквально спас мне жизнь, несмотря на то что я этого тогда не заслуживал. Впрочем, я хочу рассказать обо всём по порядку.
Тогда я только закончил институт и пытался устроиться по специальности. Безумные 90-е только начинались, и с моим дипломом «Проектирование и строительство тоннелей» передо мной открывались буквально все двери, ведущие к выходу. Кадровые работники предприятий отвечали, что они увольняют больше половины штатных сотрудников, тем более разговор не идёт о приёме новых без опыта и трудовых книжек. Мой сокурсник Витя смирился с нашим обиванием порогов и устроился грузчиком в продуктовый магазин. Месяца через четыре он уволился, непонятно с чего уехал на перекладных в Анапу, прислал оттуда одну открытку, и с тех пор никто о нём ничего не слышал. Колю застрелили при попытке ограбить инкассатора с денежной сумкой, в которой лежали пятьдесят пять рублей – а какая ещё выручка может быть в аптеке за день? Пропал по наглой глупости. Очень жалко, хороший парень был.
Два месяца просидев без копейки денег, голодный и жалкий, я пришёл на мебельную фабрику. Мне предложили вакансию экспедитора и грузчика в одном лице по перевозке мебели с предприятия в столичные магазины. Делать было нечего, и я буквально набросился на это предложение, как бездомный пёс на обглоданную кость.
Работа была бессмысленной, серой и угнетающей. Единственное, чем можно было расслабиться – выпить после смены бутылку-другую портвейна с рабочими. Наутро снова дорога, воняющие каким-то цементом дешёвые сигареты и мебель.
Водители всегда были разные. Магазины могли затовариваться по-крупному, а могли платить деньги за перевозку всего пары шкафов и тумбочек. Поэтому иногда мы ездили вообще на «пирожках», иногда на грузовых «Газелях», а иной раз – на пятитонных «Зилах» и «Газах».
Однажды мне выпало ехать с Петром Борисовичем на ржавом, скрипящем и разваливающемся «Зиле». Я поздоровался с ним, пожал ему руку и даже назвал его по имени-отчеству. И пожалел обо всём: что поздоровался с ним, что пожал ему руку и особенно, что назвал его по имени-отчеству. Этого старика и человеком было назвать сложно – совершенный козёл, которому я бы не подал бумагу в туалете, настолько мерзкий он был. В первую очередь он объявил, что не собирается помогать мне с погрузкой мебели. Он, понимаете ли, только водитель и «швырять грязные деревяшки» не намерен. Вот ублюдок, подумал я и полчаса укладывал несколько гарнитуров и добрую сотню тяжеленных двойных полок в кузов, куда хоть что-либо, но не вмещалось. Натерев себе мозоли на ладонях, я со злостью хлопнул задней дверью и сел в салон.
Когда мы тронулись, меня ожидало новое потрясение. В машине была отломана панель, куда монтируется пепельница, и старик сказал, чтобы я курил в окно. Когда же я стал стряхивать пепел наружу, водитель заметил мне, что всё летит обратно и я прожгу ему сиденье, единственное место которому, на мой взгляд, было на помойке. Я не сдержался и ответил, что если он «только водитель», то пусть держится за свою кривую баранку и втыкает передачи, а обо всём остальном может молчать. Вначале я даже старался, чтобы пепел летел именно в машину, но затем немного успокоился и стал делать всё более аккуратно.
Однако после того, как мы притормозили на «зелёной» остановке, этот Пётр Борисович, усаживаясь обратно, протянул мне пустую жестяную банку из-под кофе и попросил, чтобы я скидывал пепел в неё. С тех пор я в принципе перестал с ним разговаривать, и всю до-рогу угрюмо курил и наполнял содержимое импровизированной пепельницы.
Я не буду рассказывать, сколько сил и нервов стоило мне выгрузить и занести на склад всё привезённое. Но только я сорвал спину и простудился под проливным дождём, который начался за пятнадцать минут до приезда и хлеставшего до глубокой ночи. Домой я пришёл уставший, сердитый, голодный, больной – одним словом, совершенно разбитым.
На следующий день начальник обрадовал меня новостью, что ожидается крупный заказ для нового торгового комплекса, поэтому неделю-другую мне придётся ездить на той же машине, что и вчера. Нет! Только не это! Полмесяца корячиться с этим плешивым поганцем, который не хочет просто подержать дверь, чтобы я не ударялся об неё каждый раз, когда выволакиваю из кузова семидесятикилограммовый шкаф! Я был готов зубами порвать каждое колесо этого проклятого «Зила», когда он с первыми лучами солнца показался на горизонте при въезде на территорию нашей фабрики. Снова этот старый недоумок и его идиотская баночка из-под кофе.
Новый торговый комплекс оказался на самой дальней от нас окраине Москвы. Мы плелились по МКАДу два с половиной часа толь-ко в один конец! Более пяти тонн мебели. Много стекла, каждый раз боишься задеть дверцей бара за какую-нибудь железку. Совершенно измученный, я сидел на пассажирском месте и курил. Курил и стряхивал пепел в эту ужасную жестяную банку. На ней был изображён какой-то прибалт в шикарной машине и с чашечкой в руке, а подпись как бы передавала смысл его противной улыбки: Ивар Калныньш: «Кофе «Гранд». Только он!». Я пялился в этого всем довольного и спокойного Ивара и думал: хорошо тебе, в машине сидишь, кофе пьёшь, деньги, наверное, в банке капают. А ты тут таскай мебель, надрывайся. Сволочь, короче, ты! Ивар, или как там тебя. Мерзавец и негодяй! Чтоб тебе пусто было! Приблизительно так подумал я тогда и затушил окурок как раз в том месте внутри банки, чтобы попасть в глаз человека с какой-то татарской невыговариваемой фамилией Калныньш. В глаз попал, но только сильно обжёг палец – жесть нагрелась слишком быстро. От остервенения я собрал что было слюны и плюнул будто в душу этого финно-угора Ивара.
Торговый комплекс оказался не просто крупным, а невообразимо крупным, огромным. Я до сих пор не понимаю, как туда могло вместиться столько мебели. Мы ездили туда больше месяца. Пять тонн каждый день. Куда это всё вошло? И чем больше я ездил, тем больше злился на водителя, тем жаднее мне казался этот актёришка – Калныньш-Какальныньш. Я глубоко затягивался, медленно выпускал сиреневый дым и стряхивал пепел в банку, ощущая, как гажу в душу этому прожигателю жизни, бездельнику с мордвинской рожей. Не знаю, почему с мордвинской – вот с мордвинской, и всё.
Мало-помалу я стал успокаиваться. Обязательства с мебельным центром мы выполнили, и теперь для меня установилось время без-граничного расслабления – по крайней мере, так мне тогда казалось. Мы ездили на маленьких машинах, в худшем случае это была «Газель». Водители оказывались весёлыми и разговорчивыми, к тому же они всегда помогали с погрузкой и разгрузкой. По дороге мы много болтали о совершенно разных вещах, слушали радио (а я забыл сказать, что у старого хламовоза не было даже приёмника!), грелись в ещё прохладных лучах весеннего солнца и могли курить прямо в ок-но, не обращая внимания, летит ли пепел на улицу или возвращается обратно в салон. Световой день с приходом марта стал гораздо доль-ше, юбки же окружающих девушек, напротив, потихоньку укорачивались. Настроение у меня неуклонно росло, и я даже почти не жалел о том, что не смог устроиться на крупную должность инженера-технолога по строительству тоннелей где-нибудь по дну Северного моря. Физический труд облагораживает, думал я, и моя лёгкая и, в целом, необидчивая натура не позволяла мне долго грустить попусту.
Я начал ходить по воскресеньям в кино, знакомиться с девушка-ми. Если раньше, особенно на последнем курсе, я был полностью поглощён мыслями о разработке моего дипломного проекта, то теперь по будням я ходил на работу, а по выходным отрывался по полной. И ни о чём не жалел. Я жил сегодняшним днём и, по правде, вряд ли бы хотел что-то круто изменить в своей жизни. Да, зарплаты чуть-чуть побольше… В конце концов, жить можно, а главное в жизни – это счастье, которое не купишь. Таким молодым и несмышлёным идеали-стом я встретил первый в своей жизни отпуск. По стечению обстоятельств он выпал на июнь!
Мне задолжали за один месяц, а теперь отдали и долг, и приличные отпускные. Я был свободным, красивым и немножко при деньгах. Первые рестораны, первые кутежи по ночам. Ничто не могло остановить моего поистине бродячего настроения. И вот однажды в одной компании я встретился с парнем, который предложил мне поехать в Москву на футбольный матч. Наша футбольная сборная играла решающий матч в отборочном цикле с ирландцами, и в случае победы гарантированно попадала на чемпионат Европы. Не скажу, что я был большим поклонником спорта, но мне понравилась идея хотя бы один день уехать из поднадоевшей провинции и окунуться в ранее неизвестный мир. Попить пива у касс стадиона, поболеть за наших на трибунах, хорошенько отметить победу! Что может быть привлекательнее для свободного молодого человека в отпуске и с парой сторублёвых купюр в кармане!
Утром в субботу мы встретились на перроне станции. Запакованные до ушей: рюкзаки с вином и провиантом, шарфы, футболки, модные кроссовки. Мы были похожи на безоружную армию вандалов, направляювшуюся на столицу чуждой империи. Правда, слово «безоружные» не совсем верно отражало наш боевой арсенал. Кастеты, пара цепей. В крайнем случае, если дело дойдёт до настоящей потасовки с ирландцами, будем кидаться пивными бутылками. С криками «Россия, вперёд!», мы затоварились спиртным и сели в подошедший вагон электрички.
Три часа пути пролетели, как три минуты. Мы скандировали лозунги, чокались стаканчиками с водкой, открывали о железные рамы окон пиво и мочились в специально оговоренном тамбуре, через который мало кто осмеливался пройти. Но по прибытии мы поняли, что основные приключения ещё впереди. Наш главный болельщик повёл нас на встречу со своим знакомым, который возглавлял отряд воинствующих фанатов. С ними мы выпили за знакомство и за победу на-шей сборной, после чего стали обсуждать планы на матч и особенно – столкновения с ирландцами после игры. Один из подошедших ребят, улыбаясь своими кривыми и выбитыми зубами, достал из рюкзака огромный плакат. На нём была изображена необычная волынка. Дудка для набора воздуха была одна, а вот меховых мешка – целых два, и расположены они были точно под дудкой, так что всё это сильно напоминало… ну, вы понимаете. А над всей этой картинкой торжественно смотрела вперёд голова нападающего и капитана сборной Ирландии Брайана О’Лири. Все сильно смеялись над плакатом и хлопали по плечу его автора, который так же, как и все, обдумывал план перехвата ирландских фанатов по пути от стадиона к автобусу.
В половине восьмого вечера мы были уже на стадионе, в секторе прямо за воротами. Всем полюбившуюся «волынку» удачно повесили прямо над рекламным щитом, на котором большими белыми буквами на чёрном фоне было написано «No to racism». Через полчаса команды вышли на поле. Мы были несколько удивлены, когда во время исполнения ирландского гимна наш свист не мог заглушить пения прибывших с Альбиона болельщиков. Их зелёный сектор закрывал едва ли четвёртую часть противоположной трибуны, но шума от них было, будто они поголовно приехали с репродукторами. Тем злее мы становились и тем чаще и яростнее выкрикивали в адрес ирландцев оскорбления и ругательства.
На пятидесятой минуте матча эта сволочь О’Лири забил гол в наши ворота. Во втором тайме ворота ирландцев оказались перед на-ми, и нашему терпению пришёл конец. Мы стали бросать на поле сперва зажигалки и всякий мусор, потом мелкие железки, а в конце концов отломанные сиденья и горящие шашки, одна из которых чуть-чуть не долетела до головы вратаря. Судья даже остановил игру на несколько минут, чтобы смог над полем рассеялся, и футболисты смогли бы продолжить поединок. Милиция благоразумно решила не вступать в потасовку, это могло бы закончиться плачевно для самих стражей порядка.
К нашему счастью минут за пятнадцать до конца Рязанцев отквитал один мяч, а под самый занавес Барсов поставил победную точку в матче. Мы радовались, как сумасшедшие: кричали, обнимались, трясли друг друга за куртки. По традиции рьяных болельщиков выпускали со стадиона в последнюю очередь, чтобы народ мог быстро спуститься в метро и покинуть опасное место. Выйдя наружу, мы бросились за ирландскими фанатами, чтобы доказать, что русские сильнее не только в футболе. Было понятно, что охрана успела спрятать наших противников в надёжное место и сейчас нам их никак не достать. Поэтому мы решили спрятаться по одной группе возле каждого выезда со стадиона и подождать, когда болельщиков начнут вы-возить в аэропорт.
К нашей несказанной радости всего через сорок минут открылись ворота, и из них медленно выползал автобус без габаритных огней. Убедившись, что вокруг никого нет, милиционеры подали сигнал водителю, и тот повернул в сторону выезда. Как только объект приблизился к нам на расстояние десяти метров, мы дружно выскочили из кустов и стали забрасывать автобус пустыми бутылками, камнями и отломанными урнами. Водитель вжал газ в пол. Автобус – без стёкол, с помятыми боками и пробитым задним колесом – пролетел мимо нас, глухим ударом снёс не успевший подняться шлагбаум и скрылся в ближайшем переулке.
Удовлетворённые своей победой, мы выбежали с территории стадиона и направились в ближайший бар. Выпив по кружке пива и разбив пару столов, толпа вырвалась наружу и побрела в сторону метро. На полпути нас встретила группа русских болельщиков. Они были чем-то сильно взволнованы и шли в противоположном направлении. «Все станции метро забиты ментами, – предупредили они нас. – Ищут хулиганов. Кто-то обстрелял автобус с ирландскими футболистами!».
Футболистами! Так это были не болельщики – это были сами футболисты!! Вот это удача. Мы не могли поверить своим ушам. Мы стали плясать прямо посреди площади и кричать «Россия! Россия!». Тем не менее скрыться отсюда подальше было необходимо, и мы по-шли обходными путями. Пошли, так до конца и не поверив своему счастью и боевому подвигу – обкидать автобус с проигравшими ирландцами! Заехать камнем по голове этому хвалёному О’Лири! Вот нате вам! Молодцы мы всё-таки.
Через полчаса пути мы наткнулись на патруль. Завизжала милицейская сирена, навстречу нам бросились менты с дубинками, и мы повалили врассыпную. Я бежал минут пять, успев миновать несколько улиц и проездов. Еле отдышавшись, я в несколько прыжков достиг высокого дерева в тёмном переулке и облокотился о ствол, чтобы передохнуть. Я уже успел прийти в себя, закурить и выкурить сигарету, а вокруг никого не появилось. Ни милиционеров, ни болельщиков. По крайней мере, я скрылся, даже несмотря на то, что разминулся с товарищами. Мне не оставалось ничего другого, и я неторопливо пошёл в ту сторону, где светил один-единственный фонарь.
Место оказалось безлюдным и пустым. Я никак не мог выйти на большую улицу, чтобы спросить где я нахожусь и как мне можно по-пасть на вокзал. Чем дольше я шёл, тем глуше были места. Многоэтажки сменялись складами, гаражами и стоянками. На город спустилась густая темнота, и я перестал различать очертания зданий. Не знаю, сколько длился мой путь. Может быть, минут пятнадцать, но только эти пятнадцать минут показались мне целым часом. Наконец, я вышел в пространство света и людей. Невдалеке играл разноцветными огнями фасад какого-то комплекса, ярко горели гирлянды над входом. На парковке стояло десятка два машин. Я успокоился и ре-шил подойти спросить дорогу.
Два чёрных силуэта прямо на проезжей части что-то громко обсуждали. Наверное, они тоже празднуют победу, подумал я и ускорил шаг. Я шёл мимо дорогих и элегантных автомобилей. «Мерседесы», «Вольво», даже один «Роллс-Ройс». Вот люди живут так живут, ничего не скажешь. Тем радостнее, наверное, для них наша победа. Не-дойдя до людей шагов пяти, я выкрикнул: «Ура, Россия! С победой!». По инерции я сделал ещё пару шагов и подумал, почему же мне никто не отвечает. Случайно я перевёл взгляд на вывеску и прочёл её золотые буквы: «Казино “Мурад”». «Мурад»? Что это за казино такое в центре Москвы? Мурад, это же кавказское имя, если не ошибаюсь.
– Ты чего-то забыл здесь, брат? – спросил меня голос с сильным акцентом. К двум мужчинам подошли ещё двое, стоявшие до этого в стороне.
Чёрт, это же чурки! Какое-нибудь дагестанское или чеченское логово. Куда я попал! В руках у говорившего сверкнуло лезвие ножа.
– Ннет… – промычал я и отшатнулся назад.
– Э! Ти ни уходи, – сказал один из подошедших – амбал под два метра. Сделав шаг навстречу, он занёс назад свою руку размером с кирпич и зарядил мне в грудь. Я повалился на обочину и жалко, как щенок, заскулил. «Да вы что? – подумал я. – А как же – “Ноу ту расизм”?». Все четверо по-южному засмеялись и медленно направились ко мне. Несмотря на невыносимую боль в груди – верно, этот шкаф переломал мне несколько рёбер – я вскочил и побежал прочь.
Кавказцы устремились вслед за мной. Удирать от южан мне по-казалось куда сложнее, чем от милиции. Ко мне даже пришла гнусная мысль – я бы больше всего хотел сейчас наткнуться на тех монстров с дубинками, которые искали нас. Я бы крикнул им: «Это я, я кидался в ирландский автобус! Это был я! Делайте со мной, что хотите, только избавьте от этих уродов!». А дагестанцы не отставали. Напротив, они с каждым метром догоняли меня. Я всё чётче слышал их бешеное дыхание, их дышащую ноздрями ярость.
Я повернул за угол и понял, что это конец. Передо мной раскинулась широкая мостовая, освещённая мощными фонарями. Слева была ограда, за ней – вода. Справа длинные здания. Впереди ни одной человеческой души, зато сзади целых четыре и, похоже, что просто нечеловеческих. Я пробежал едва ли двадцать шагов, когда услышал звонкий грохот ботинок этих небритых монстров, которые вот-вот выбежали бы из-за угла. Резкая боль пронзила мне левый бок, и я свалился на колени. «Конец! Дагестан – Россия 4:0». Прижимаясь рукой к груди, я корчился от боли и бился головой о мощёный камень мостовой. Неожиданно, откуда-то справа и сверху раздался снова нерусский голос:
– Бистро! Давай сьюда!
Крепкая рука схватила меня за плечо и втащила в непонятно от-куда взявшуюся дверь. За спиной защёлкнулся замок, и голоса «Э, где он?» стали гораздо тише. Я споткнулся о ступеньку, рухнул на пол и затих. Тёмный силуэт незнакомца приставил к своим губам указа-тельный палец. Моё сердце билось надрывно, словно раненый зверь, и я слышал, как неспокойно кровь бьёт мне по вискам. Вскоре улица вновь погрузилась в сонное безмолвие, и мой спаситель вышел из те-ни на свет, проникавший в здание сквозь высокое окно.
– Ты цел? – спросил меня мужчина. Мне хватило сил, только чтобы кивнуть и издать сдавленный хрип. – Поднимайся, я тебе помогу. Ивар.
Немного привстав на локтях, я снова повалился вниз. Ивар? В каком смысле: Ивар? Я пристально посмотрел на человека, только что спасшего мне жизнь, и совершенно опешил. Передо мной стоял тот самый нувориш в роскошной машине с чашкой кофе в руках.
– Кофе «Гранд»? – ошеломлённый, спросил я.
Актёр негромко рассмеялся – мне даже показалось, как-то особенно, по-латышски, – и подтвердил мою догадку:
– Только он.
Разумеется, Ивар тогда не подозревал, что за моим удивлением скрывалось не восхищение от встречи со знаменитостью, а самый на-стоящий стыд, жгучее желание провалиться сквозь землю. Передо мной снова возник кавказец с играющим в лунном свете лезвием, и я невольно закрыл глаза, чтобы не смотреть в лицо спасшему меня человеку, которого я столько раз неоправданно и зло проклинал. Если у меня никогда не было совести, подумал я, то она сейчас родилась на руках у мужчины, одна фамилия которого раньше вызывала у меня ненависть и отвращение.
Дверь, в которую меня втащил Ивар Калныньш, оказалась служебным входом в художественный театр, где служил актёр. Мужчина напоил меня горячим чаем и угостил найденными в гримёрке закусками. Оказалось, что Ивар собирался уезжать домой после спектакля, но немного задержался. Я искренне благодарил артиста, не в силах избавиться от нервного озноба. Постепенно, однако, я успокоился, и мы разговорились.
Ивар рассказывал о театральных премьерах, о фильмах с его участием, ни одного из которых, я, наверное, тогда и не смотрел. Я слушал истории внимательно, даже с непонятным благоговением пе-ред величавостью актёра. Видя, впрочем, мою совершенную безграмотность, он перевёл тему на общие предметы и вскоре предложил подвезти меня до моего дома. Я ответил, что живу не в Москве, а в столицу приехал, чтобы посетить матч национальной футбольной сборной. Скорее, из вежливости Ивар поинтересовался счётом и намекнул, что ему пора.
К тоскливому зданию Курского вокзала я подъехал на шикарном белом БМВ. Прощаясь со мной и желая доброго пути, Ивар вручил мне билет на спектакль, в котором он играл главную роль. Почти шесть часов до утренней электрички я промаялся от закрытой чебуречной до закрытого ларька с сигаретами, иногда доставая и печально рассматривая приглашение. Лучи взошедшего солнца уже начинали греть, как подали железнодорожный состав. Я зашёл в вагон, завалился на деревянный диван и отключился. Через четыре дня тот же самый поезд вёз меня обратно в Москву, на спектакль с Иваром Калныньшем…
С тех событий прошло пятнадцать лет. Сегодня у меня прибыльное дело, красавица жена и две прелестные дочери. Я заканчиваю отделку загородного дома, куда мы переедем семьёй месяца через два.
Как ни удивительно это прозвучит, мы с Иваром подружились. Разумеется, спустя некоторое время после нашей первой встречи я искренне во всём признался: в том, как плевал в баночку из-под кофе с портретом актёра, какими грязными словами ругал его и как иногда желал ему сокрушительных бедствий. Ивар смеялся всё тем же смехом с латышским акцентом и впоследствии часто ради шутки вспоминал данный эпизод.
Мы часто обсуждали театральные постановки, фильмы. Я познакомился со второй женой актёра, через несколько лет – и с третьей. Нередко Ивар жаловался на своё амплуа героя-любовника и сердцееда. В жизни, говорил он, от этого одни проблемы. Безумный график актёра не позволял нам видеться часто. Но когда Ивар приезжал в наш город с гастролями, я всегда узнавал об этом первый. Иногда он приезжал ко мне поздно вечером, и мы засиживались до утра за бутылкой коньяка и бесконечными дружескими спорами о Понтии Пилате из «Мастера и Маргариты» и о Герберте из «Зимней вишни».
Каждый год, в тот самый день, когда Ивар спас мне жизнь, я на-вещаю его, где бы он ни был, и с благодарностью вручаю подарки. В ответ он с радостью поздравляет меня со вторым днём рождения. Но мог ли я когда-нибудь подумать, что вся эта история закончится на-столько неожиданно?
Сегодня Ивар позвонил мне и, совершенно счастливый, сообщил, что его знакомый режиссёр взялся за новую картину. В основу сценария лёг мой настоящий рассказ. Ивар Калныньш играет самого себя. Тёмной ночью он, так же, как в своё время и меня, укрывает молодого парня, спасающегося от разбойников и долгов, после чего начинает ему помогать устроиться в жизни. По ходу сюжета Ивар раскрывает перед зрителем тайны своей личной жизни и секреты художественного мастерства, которые даются путём преодоления собственных переживаний и невзгод. А в конце фильма оказывается, что молодой человек – это его внебрачный сын, о котором актёр даже и не подозревал, и разгорается сложная психологическая драма.
Воодушевлённо рассказывая о новой картине, Ивар радовался, как ребёнок, возможности наконец-то и на экране побыть самим со-бой. А я, похоже, впервые почувствовал, что мой грех отпущен. Грех злобы, вражды, грех ненависти и насилия. Спасибо тебе, Ивар, что вдохнул в мои лёгкие новую жизнь – жизнь любви и заботы. И сего-дня, в очередной раз, я хочу сказать тебе:
– Извини меня, Ивар!

Другие рассказы Михаила Кожаева