Все мы привыкли видеть в Фёдоре Михайловиче писателя обнажённых нервов, экзистенциальных переживаний и глубокой религиозно-философской экзальтации. Словосочетание «Достоевский-юморист» невольно режет слух, по уже сложившимся ассоциациям. Действительно, совершенно не вяжется, не идёт обыкновенная шутка и тем более комедия положений к столь суровому лицу, изображённому на портрете Серова. И в то же время Достоевский, особенно в ранних своих произведениях, успешно соревновался с Щедриным в социальной сатире, с Пушкиным – в игре слов и даже с самим Гоголем – по всем пунктам юмористического жанра.

Достаточно вспомнить «Пассаж в пассаже», в котором петербургский чиновник, проглоченный крокодилом, продолжал – конечно, поневоле – вести светскую жизнь, общаться с супругой и выслушивать оправдания подчинённых, что не всё можно быстро решить. Это фантазия на уровне гоголевского «Носа».

Комедийный жанр особенно выступает на первый план в ранних произведениях Достоевского. Одна из самых юмористических его повестей – «Дядюшкин сон». Здесь тоже чрезвычайно ярко выделяется почерк Достоевского-фантаста: дядюшка периодически распадается на части, как рассеянный Джованни из мультфильма по сказке Джанни Родари, который терял руки и ноги, а соседи приносили их его маме.

Натуралистичность невероятного доводится Фёдором Михайловичем до такого предела, что иногда кажется, будто читаешь «продвинутую» фантастику XX века. Хотя главным фантастом, по крайней мере, в отечественной литературе, я убеждён, остаётся Гоголь, коего продолжателем выступает в данном случае Достоевский. Впрочем, не одною фантастичностью смешит и веселит Фёдор Михайлович. Юмор возвращающейся в детство старости, очевидной нелогичности, неумения разглядеть собственное шутовство и просто откровенные анекдоты – Достоевский оставил множество заслуживающих внимания пассажей. Вот, к примеру, тот самый дядюшка, приключения которого то ли просто показались сном, то ли и вправду были таковыми:

«– Это точь-в-точь как есть один водевиль: муж в дверь, а жена в… позвольте, вот и забыл! только куда-то и жена тоже поехала, кажется, в Тулу или в Ярославль, одним словом, выходит как-то очень смешно.

– Муж в дверь, а жена в Тверь, дядюшка, – подсказывает Мозгляков.

– Ну-ну! да-да! благодарю тебя, друг мой, именно в Тверь, charmant, charmant! так что оно и складно выходит. Ты всегда в рифму попадаешь, мой милый! То-то, я помню: в Ярославль или в Кострому, но только куда-то и жена тоже поехала!» (2, 34).

Или анонсированный выше шуточный рассказ о трёх дамах в «Селе Степанчикове и его обитателях»:

«А рядом с нами в ложе сидят три дамы; та, которая слева, рожа, каких свет не производил… После узнал: превосходнейшая женщина, мать семейства, осчастливила мужа… Ну-с, вот я, как дурак, и бряк Корноухову: «Скажи, брат, не знаешь ли, что это за чучело выехала?» – «Которая это?» – «Да эта». – «Да это моя двоюродная сестра». Тьфу, чёрт! Судите о моём положении! Я, чтоб поправиться: «Да нет, говорю, не эта. Эк у тебя глаза! Вот та, которая оттуда сидит: кто эта?» – «Это моя сестра». Тьфу ты пропасть! А сестра его, как нарочно, розанчик-розанчиком, премилушка; так разодета: брошки, перчаточки, браслетики, – словом сказать, сидит херувимчиком; после вышла замуж за превосходнейшего человека, Пыхтина; она с ним бежала, обвенчались без спросу; ну, а теперь всё это как следует: и богато живут; отцы не нарадуются!.. Ну-с, вот. «Да нет! – кричу, а сам не знаю, куда провалиться, – не эта!» – «Вот в середине-то которая?» – «Да, в середине». – «Ну, брат, это жена моя»… Между нами: объедение, а не дамочка! то есть так бы и проглотил её всю целиком от удовольствия… «Ну, говорю, видал ли ты когда-нибудь дурака? Так вот он перед тобой, и голова его тут же: руби, не жалей!» Смеётся. После спектакля меня познакомил и, должно быть, рассказал проказник. Что-то очень смеялись! И, признаюсь, никогда ещё так весело не проводил время. Так вот как иногда, брат Фома, можно срезаться! Ха-ха-ха-ха!» (2, 222).

Или вот такой анекдот, в котором кроется юмор совершенно экзистенциального толка, показывающий человека как существо весьма странное по своей природе. «Раз в театре, – устами старшего Верховенского в «Бесах» приводит историю писатель, – в коридоре, некто быстро приблизился к кому-то и дал тому при всей публике звонкую пощёчину. Разглядев тотчас же, что пострадавшее лицо было вовсе не то, которому назначалась его пощёчина, а совершенно другое, лишь несколько на то похожее, он, со злобой и торопясь, как человек, которому некогда терять золотого времени, произнёс точь-в-точь как теперь ваше превосходительство: «Я ошибся, извините, это недоразумение, одно лишь недоразумение». И когда обиженный человек всё-таки продолжал обижаться и закричал, тот с чрезвычайною досадой заметил ему: «Ведь говорю же вам, что это недоразумение, чего же вы ещё кричите!»» (8, 433).

Юмористичность наивности, обнажающей «недалёкость» ума, запечатлена во многих диалогах «Подростка». Например, в следующем, о спиритах и полёте столов:

«– Представь, давеча стол накрывают, а он и говорит: не беспокойтесь, не улетит, мы – не спириты. Неужто у спиритов столы летают?

– Право, не знаю; говорят, подымаются на всех ножках…

– В министерствах ведь тоже столы стоят, и на них по восьми пар чиновничьих рук лежат, всё бумаги пишут, – так отчего ж там-то столы не пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт столов в министерстве финансов или народного просвещения – этого недоставало» (10, 340).

Юмор Достоевского проявляется даже в его самых тяжёлых и мрачных произведениях. Приведённый чуть выше отрывок из «Бесов» отнюдь не единичный. В следующем диалоге шутка истончается до пижонства и позёрства главного героя:

«– Верховенский, вы не имеете ничего заявить? – прямо спросила хозяйка.

– Ровно ничего, – потянулся он, зевая, на стуле. – Я, впрочем, желал бы рюмку коньяку.

– Ставрогин, вы не желаете?

– Благодарю, я не пью.

– Я говорю, желаете вы говорить или нет, а не про коньяк» (8, 387).

Но самый монументальный персонаж Достоевского, который вызывает одновременно невероятный смех и невольные обвинения, сострадание и уважение, – это вселенская бабушка Антонида Васильевна Тарасевичева в «Игроке». Героиня, вылепленная писателем чрезвычайно рельефно на фоне европейских реалий (и, пожалуй, моя любимая героиня Достоевского), – она восхищает независимостью характера, мыслей и действий. И в то же время вызывает сочувствие своим безволием, зависимостью от случая и неумением остановиться перед рулеткой, как не умеет остановиться перед ней и главный герой романа, Алексей Иванович. Но всё же знаменитое бабулино «и-и-и», предваряющее руладу её критики в адрес всех и вся, – несомненная находка Достоевского-мастера создания юмористического эффекта (3, 359).

Так что за глубокомыслием, аскетизмом и даже прозорливостью писателя скрывается смеющаяся, жизнерадостная и весёлая душа Фёдора Михайловича. Что делает его ещё ближе к нам в мире, в котором простая приветливая улыбка и ободряющая шутка постепенно становятся вымирающими видами человеческих чувств.

Впрочем, времена не меняются. Общество Достоевского примерно то же, что и наше. Сам писатель не без иронии обыгрывал современные ему эсхатологические фобии, вкладывая в уста Лебедева в «Идиоте» толкование строительства железных дорог как явления полынной звезды Апокалипсиса, которая накроет мир горькою сетью, от которой погибнут источники вод. В этой сатире также можно усмотреть специфический юмор. Но приведённый пример лишний раз подчёркивает, что Достоевский современен и актуален. К своему удивлению я обнаружил в его произведениях даже марку автомобилей, которая появится только после Второй мировой…