5-я звезда.

Рассказ Киры произвёл на слушательниц сильное впечатление. Они активно обсуждали игру слов в фамилиях главных героев. Фаина нашла созвучие между «Monacco» и «tobacco». Соня догадалась, что если в английском названии Польши поменять первую букву, то получится тоже известный в своём роде гипнотизёр. Галю поразила податливость милиционеров.

Наконец, дело дошло и до Веры. Забегая вперёд, отметим, что верина история, пожалуй, больше других увлекла подруг. Девочки не признавались друг другу, но было очевидно, что в главного героя рассказа они все влюбились без оглядки. Но их надеждам, увы, не дано было сбыться.

 

ПЯТНАДЦАТЫЙ ОКЕАН  

– А теперь о стихийном бедствии, бушующем на юге России. На месте событий находится наш собственный корреспондент в Южном федеральном округе Юрий Болдырев. Юрий, вам слово!

– Добрый день, Екатерина! Невиданный разлив вот уже третий день наблюдается в низовьях реки Волги. Несвойственные для южного климата проливные дожди привели к подтоплению сотен населённых пунктов в Астраханской и Волгоградской областях, а также в республике Калмыкия. Появляются известия о первых пропавших без вести. К поисковым работам привлечены все подразделения МЧС региона, ведётся патрулирование с вертолётов. Из затопленных населённых пунктов эвакуируются люди пожилого возраста и инвалиды. Им оказывается необходимая медицинская помощь.

Рядом со мной сейчас находится руководитель спасательного отряда при ЧС по Астраханской области полковник Виктор Витальевич Снегирёв. Виктор Витальевич, какова обстановка в районе трагедии в настоящее время? Есть ли у вас официальные данные о погибших и пропавших без вести в результате наводнения?

– Произошедший разлив Волги является самым масштабным за время метеонаблюдения. Подтопления и полные затопления наблюдаются в пойме реки на протяжении более полутысячи километров. Разрушены тысячи домов и строений в сотнях населённых пунктов региона. Министерство по чрезвычайным ситуациям с самого начала трагедии приняло необходимые меры по информированию, своевременному предупреждению населения об угрожающей опасности. Нашими службами были эвакуированы несколько тысяч жителей. Многие оставляли свои дома и поселялись в специальных пунктах, которые мы обеспечивали и продолжаем снабжать горячим питанием и ночлегом.

По официальным данным не зафиксировано ни одного случая смерти людей, что я объясняю профессиональной и своевременной помощью, оказываемой спасательными отрядами. Между тем число пропавших без вести граждан уже достигло восемнадцати человек. Мы предпринимаем все необходимые меры для того, чтобы эти люди были обнаружены и спасены. Ведётся наблюдение с вертолётов, в затопленных местах спасатели на лодках исследуют строения с помощью служебных собак.

– Ещё, Екатерина, хотелось бы показать кадры, сделанные нашей съёмочной группой в Юстинском районе республики Калмыкии, в районе посёлка Цаган Аман. Давайте посмотрим, что нам удалось заснять.

– «Протяжённость Волги на территории Калмыкии составляет всего 12 километров. Однако площадь наводнения так велика, что затопленными оказались, по меньшей мере, сорок населённых пунктов. Не успевшие съехать жители в спешном порядке покидают места своего обитания. Эвакуировать их помогает местная добровольческая дружина и отряды МЧС. В маленьком городке Цаган Аман затопило дом беременной женщины, Делгер Бехтеевой. Более двух часов она боролась со стихией, держась за хранившиеся в доме арбузы, которые выращивает её муж. Спасателям пришлось вызволять пострадавшую с воздуха. Для этого был спущен огромный лоскут непромокаемой ткани, на которой женщину и подняли наверх. А всего через пятьдесят минут, уже в районной больнице, на свет у спасённой появился новый человек. Так что мужественные люди, которые рискуют своими жизнями в местах трагедии, на этот раз спасли не одну, а две жизни».

– Екатерина, хочется также добавить, что с рождением наследника молодую маму поздравил и муж. Во время родов он находился в девяти километрах от своего дома и отличился сам, вызволяя из водного плена остававшихся там стариков. Екатерина.

– Спасибо, Юрий! Напомню: на прямой связи со студией был наш собственный корреспондент в Южном федеральном округе Юрий Болдырев. Он сообщил последние известия о ситуации с наводнениями в низовьях Волги. К другим новостям…

 

Все присутствовавшие в зале громко и одобрительно захлопали, поздравляя семью Бехтеевых с прибавлением. Смущённая Делгер качала на руках малюсенького мальчика, а отец, краснея, жал всем руки и благодарил за подарки и внимание. Запись той телевизионной передачи на диск – на память – сделал друг семейства, чтобы родители не забывали, в каких испытаниях и муках им был дарован наследник. До этого у Делгер рождались одни девочки: три сестры Эллина, Айса и Инна.

Семья Бехтеевых, к слову сказать, была необычной. Лет девять-десять назад в Калмыкию с целью исследования народных обрядов и обычаев приехала группа практикантов из столичного Института этнографии. Студенты не отличались особой дисциплинированностью. Днём они записывали за стариками всякие словечки и выражения, порядок различных церемоний, а вечером узнавали у молодых калмыков различие между водкой «бозо» и «арака», со своей стороны угощая гостей водкой «на бруньках» и «очищенной платиной».

Среди практикантов был и аспирант Михаил Бехтерев, потомок знаменитого учёного. Что занесло его в южные степи, не знал никто. Ему вполне уютно жилось бы и в Москве: влиятельные родители, гарантированное трудоустройство, почти дописанная кандидатская, а, кроме того, квартира в центре и шикарный автомобиль. Одних карманных денег ему хватило бы, чтобы за свой счёт отвезти на практику пол-института, и не в Калмыкию, а куда-нибудь в Египет или даже Японию.

Неизвестны причины, по которым Бехтерев добровольно присоединился к исследовательской группе. Но никаких поблажек он себе не давал: так же, как все, трясся тридцать часов в плацкарте, с энтузиазмом жевал тушёнку и пил со всеми брусничную настойку. Вскоре студенты перестали относиться к нему, как к их будущему преподавателю, и, не стесняясь, делились с ним тяготами кочевой жизни.

В один из вечеров этнографы остановились на берегу Волги. Дружно развели костёр, поставили палатки, пели под гитару. Магазинные запасы провианта подходили к концу, и тогда решили отправить делегатов за водкой и закусками. Вызвались двое – Бехтерев и второкурсник Лёша Уминский. Через двадцать минут бодрого шага они достигли окраины небольшого посёлка. Как ни странно, местный магазин был ещё открыт (несмотря на то, что на часах было почти одиннадцать), и всё необходимое было закуплено. На выходе приятели столкнулись с девушкой потрясающей красоты. Лёша всё пытался увести неожиданную «пленницу» к костру, но Миша вызвался проводить её до дома.

Вскоре и сам он возвратился к веселью. Но за ним стали замечать, что по вечерам он часто уходил и возвращался далеко за полночь. Сам Бехтерев не любил распространяться о своих исчезновениях, но друзья прекрасно понимали, что во всём, как и частенько в нашей жизни, виновен амур. Не сказать, что Миша отдалился от компании – он и раньше был близок не ближе определённой границы, – но было отчётливо видно, что все его мысли заняты некоей таинственной особой.

Но настоящее, неподдельное удивление вызвало у практикантов решение Миши не ехать с ними обратно, в Москву, а остаться здесь, в забытом, казалось, даже степными богами, городке Цаган Аман. Сложно передать, какую бурю ненависти вызвало у родителей мишино письмо, в котором он твёрдо заявлял о своём желании остаться. Отец сначала клялся чуть ли не зарезать своего отпрыска за совершенно детский поступок. Но спустя некоторое время, стал даже спокойней матери, которая всё вычитывала в студенческих статьях сына самые злые проклятья и не могла ими насытиться в своём горе.

Мало кому известно, чего стоило избалованному, как представлялось местным жителям, москвичу добиться руки дочери местного «арбузного магната», Ножерия Кюлменова. Мало это известно в первую очередь потому, что про Бехтерева быстро забыли его друзья и знакомые. Из института он был заочно отчислен. Родители тосковали по сыну, но заговаривали о нём редко, как о человеке, который просто исчез из города и из жизни, которая была расписана для него вплоть до пенсии.

Между тем Михаил Бехтерев устроился механиком в местное сельское хозяйство, чинил комбайны и тракторы и снимал комнату в доме убогой старухи, всё хозяйство которой состояло из десяти кур и двух кошек. Больше года молодой человек ухаживал за калмыцкой красавицей Делгер! По вечерам они тайно встречались. Она рассказывала ему разные истории, объясняла, что означают местные имена. Её, например, переводилось как «изобильная». Он со своей стороны делился самыми фантастическими, невероятными выдумками: о валентности химических элементов, о хромосомном характере ДНК и о перевороте Эйнштейном классической физики. Что притягивало их друг к другу – образованного москвича и душевную провинциалку – одному Богу известно. Однако Богу надлежало и соединить их в браке: старик Кюлменов согласился выдать за пришельца свою единственную дочь, и, как оказалось, не прогадал.

Ножерий Донгаевич пригласил Михаила в качестве помощника, и тот оказался не только «вертихвостом от науки», но и смышлёным агрономом. Миша устроил систему водных мельниц для орошения бахчевых культур, определил нужные удобрения в зависимости от удалённости арбузов от реки, да и вообще: вёл хозяйство твёрдой, уверенной рукой. Одним словом, с самого начала зарекомендовал себя мудрым и даже опытным, несмотря на молодой возраст, руководителем. Ножерий Донгаевич постепенно сблизился с Мишей, стал заботиться о нём, как о родном сыне, и высоко ценил его как мужа своей единственной наследницы. Хотя почти никогда и не говорил этого вслух.

Но всё это происходило спустя многие месяцы после свадьбы, которая тоже, как и многое в этой истории, была довольно странной. Начать хотя бы с того, что жених был инородцем. Конечно же, ничего страшного в этом не было, тем более, что и сам Миша признался невесте, что хотел бы принять ламаизм не только из любви к избраннице, но и из уважения к калмыцкому народу и его традициям. Молодой человек очень ратовал за полное соблюдение местных обрядов и вообще относился к культуре калмыков с глубоким и совершенно искренним почтением, чем, очень может быть, и подкупил отца своего нового семейства.

Определённые препятствия для брака вызывало положение Бехтерева в городке. Большинство любили его и ценили, но всё-таки видели в нём в своём роде беженца. У Михаила не было собственного дома, куда по традиции должна приехать невеста. Друзья к свадьбе нашлись у него из того же Цаган Амана, в котором он и работал. Тем не менее действо прошло торжественно. Гости жениха и невесты – по сути гости, приглашённые Ножерием Донгаевичем – дарили молодожёнам богатые омксюлы – подарки. Праздник получился на славу, но вершиной церемонии стало благодарное слово от Миши к отцу семейства. Жених выказал огромное уважение папе своей супруги, причём в формах самых красноречивых, льстивых, но льстивых искренне. Молодой человек поклонился главе дома до пола и пообещал, что будет заботиться о Делгер лучше, чем о самом себе. Наконец Миша достал банковскую карту, оставшуюся ещё после Москвы, и сообщил, что на счёте находится более миллиона рублей, которые он в знак почтения передаёт уважаемому Ножерию Донгаевичу для использования по его личному усмотрению, возможно, для закупки новой техники на его угодья.

Глава семейства опешил и поначалу ничего не смог ответить. Тогда жених пояснил, что не говорил о сбережениях раньше исключительно из боязни, что его деньги воспримут как взятку перед свадьбой. Ножерий Донгаевич прослезился, крепко обнял Мишу и объявил, что с самого начала был согласен с выбором своей дочери. С того времени взаимоотношения двух мужчин в семье пошли на лад, к удовольствию как их самих, так и их женщин.

На следующий день настроение жениху испортил неприятный для него случай в загсе. За несколько недель до свадьбы Миша и Делгер оставили свои паспорта для исправлений: жених получал новую прописку в доме новой семьи в Цаган Амане, а невеста принимала фамилию будущего мужа. Споры о фамилиях велись серьёзные, Ножерий Донгаевич даже препятствовал браку в случае, если его дочь не оставляла себе прежнюю. Однако сама Делгер упросила отца пойти на уступку, тем более, что молодой человек и так окончательно и бесповоротно попрощался со своей прошлой жизнью, и сохранить важную для него фамилию «Бехтерев» – дело чести. Этому же, кроме того, способствовала и калмыцкая традиция, хотя все прекрасно понимали, что распространялась она только на коренных калмыков.

Одним словом, соглашение о бехтеревском наследии было достигнуто, и в назначенный день молодожёны пришли за паспортами. Досаде жениха не было предела, и невеста искренне утешала его. Дело в том, что паспортисты по ошибке в обоих документах записали «Бехтеев», видимо, более близкое им по произношению. Однако такой вариант не устроил ни одну из сторон: ощущение космической пустоты на минуты испытал Михаил, и Делгер сострадала ему от всей души, так как ей такая ошибка тоже не давала поводов для радости.

Супруги, однако, не стали что-либо менять и оставили всё как есть. Молодая семья Бехтеевых зажила дружно и счастливо. Уже в первый год брака Михаил Бехтеев почти полностью отстроил новый дом для себя с Делгер. До зимы доделать его не успели, поэтому холода прожили все вместе. Но уже в конце весны семейная пара переехала и стала радоваться каждому новому дню их совместной жизни.

Вскоре у Делгер родилась дочка. Её назвали красивым именем Эллина. Чем руководствовались в выборе родители, сказать сложно. Но всем уже было понятно, что Ножерий Донгаевич играет значительную роль в домострое дочери и её мужа, однако на решающем слове настаивать не может. Да и что настаивать? Миша своё дело знает, отцу помогает, сам богатеет, хозяйство ведёт с умом. Не пьёт! Вот чего меньше всего можно было ожидать от русского. Нет, конечно, на праздники потчуется вместе со всеми, но меру знает и в первую очередь заботится о жене и дочери.

За следующие четыре года Делгер родила ещё двух детишек, тоже девочек. Среднюю назвали Айсой, а младшую – Инной. Семья у Бехтеевых наладилась совершенно: жили в достатке, любили друг друга. Что и говорить – это был самый крепкий дом в Цаган Амане. Многие завидовали их счастью. Некоторые же и вовсе обвиняли их в чародействе и чернокнижии. Впрочем, слухам этим никто не верил, а если и передавал, то за чаркой чёрной водки бозо у очага.

В один из августовских дней к дочери и внучкам заехал Ножерий Донгаевич. Отца приняли со всеми почестями, накормили, напоили. Посидев с час, старик отчего-то отправил Делгер укладывать дочерей, а сам завёл серьёзный разговор с Михаилом. Тот вначале не понимал, к чему клонит отец. Но, казалось, что он никуда особенно и не клонил: спрашивал о разных вещах, о семейном укладе, о судьбе наследниц.

Михаил много рассказывал. Отдельно старику Кюлменову понравился совет из какой-то древней русской книги, что, когда рождается дочь, отец должен понемногу откладывать на её будущее, чтобы к совершеннолетию она была обеспечена всем необходимым.

– И что же? Ты-то откладываешь? – спросил Ножерий Донгаевич.

Михаил встал со своего места, убедился, что Делгер их не слышит, и ответил:

– А как же, отец! Как родилась Эллина, уже стал экономить немного, на приданое ей собирать. Теперь на всех трёх коплю. Чтобы, не дай Бог, что… Нищими чтобы не остались.

Ножерий Донгаевич неожиданно смутился. Щёки его, постоянно красные, теперь немного побледнели. Создалось впечатление, что сейчас он расскажет Мише, зачем, собственно, сегодня и пришёл. Так и случилось.

– Знаешь, сынок, – заговорил он, – старый я уже стал.

– Ну, что вы, Ноже… – попытался успокоить его Миша, но тот резко осёк:

– Молчи! Ты и сам неглуп, зачем же хочешь обвинить в глупости меня!? Я чувствую, сынок: недолго мне осталось. Я прожил хорошую жизнь. У меня красавица жена, красавица дочка и три красавицы внучки. Я спокоен за всех них: ты никому не дашь их в обиду, я тебя знаю. Одно меня волнует. У вас с Делгер всё впереди, а я боюсь и не успеть…

Михаил внимательно посмотрел Ножерию Донгаевичу в глаза.

– Да не смотри ты на меня так! Сам же знаешь – внука хочу!! Наследника своего и твоего увидеть хочу. Всё, что после нас останется, вам отойдёт. Не волнуйся, недостатка в чём-либо не будет. Ты ведь и распорядишься, как следует, всем. Не могу умереть, внука не понянчив.

Михаил опустил глаза.

– Я и сам мечтаю, – виновато ответил он спустя время. – Не получается что-то. То ли со мной что не так, то ли Делгер… Пробовали уже много раз, не выходит.

Старик Кюлменов побелел, как покрытое мукой тесто. На его седеющих глазах появились слёзы, губы немного задрожали.

– Отец! – стал успокаивать его Михаил. – Не переживай! Будет у тебя внук, а у меня сын! Подержишь ещё в руках, не волнуйся!

Разговор длился ещё около получаса, и Ножерий Донгаевич ушёл домой. Беседа долго тревожила мужчин, хотя ни один из них больше не высказывал ничего, касающегося желаемого наследника. Напряжённость не спадала около полугода, пока в начале декабря Делгер не вернулась из больницы. Она ласково обняла мужа и объявила, что беременна. В ту же минуту Миша отвязал лошадь и поскакал к родителям жены с долгожданной новостью. Радость охватила оба семейства, но мужчины продолжали жить ожиданием: пол будущего ребёнка был ещё неизвестен.

Наконец, ближе к зулу, Новому году, Делгер сообщила, что у неё будет мальчик. Торжества в обоих домах длились несколько недель. В ближайшем дацане Михаил и Ножерий Донгаевич поставили на одну лампадку из теста больше, несмотря на то, что это было не совсем принято у калмыков. Однако лама, получив щедрые подарки для храма, не нашёл нужным исправлять совершённое и помолился о благополучном чадородии Делгер.

Прошёл уже и цаган сар, буддийский новый год, а Бехтеевы продолжали жить сладостным ожиданием наследника. Ножерий Донгаевич чуть ли не каждый день навещал родственников, дарил дорогие подарки и благодарил богов за посланного малыша.

Волга стала выходить из берегов, когда Делгер подошёл уже срок разрешиться. О беременной заботились, как о драгоценной жемчужине на лотосе, оберегали от любой опасности и делали всё возможное, чтобы последние дни её бремени были лёгкими и приятными.

В день, когда подтопленными оказались большинство прибрежных посёлков на юге Астраханской области, Михаил и старик Кюлменов отправились к дальним родственникам, в село Михайловку, стоящее на реке Ахтубе. Планировалось переждать наводнение там, трое дочерей были отвезены туда ещё раньше. То, что открылось мужчинам в Михайловке, буквально ошеломило их.

Дом их родственников по окна находился в воде, и прилив продолжался. Перемещаться по селу можно было только на лодках, то есть медленно и небезопасно. Первым делом выяснили судьбу девочек. Работавшие на месте стихии спасатели успокоили: они не только вывезли всех стариков и детей, они хорошо запомнили двоюродного брата Ножерия Донгаевича и девочек, которых тот укрыл в безопасном месте далеко от воды.

Операции по спасению тем временем продолжались, Михаил вызвался помогать специалистам. Он даже вытащил из затопленного дома дряхлую старушку, которая была не в силах просто подойти к окну, чтобы её заметили, или крикнуть. Довольно быстро все жители села были эвакуированы в местную школу, находящуюся гораздо выше прочих построек. Михаил встретил своих дочек целыми и невредимыми, поселяне приветствовали друг друга, так что было положительно определено, что никто больше не может находиться в наводнённых домах.

Злая мысль тревожила Михаила: мысль о его беременной жене. Пока он помогал спасать стариков, не было времени на страхи и опасения. Однако сейчас, когда всех угощают горячим чаем и укрывают пледами, всё больше и больше нервических импульсов теребили его ум и воображение. Больше всего тогда его беспокоила неизвестность: что с его любимой Делгер? укрыта ли она? как она себя чувствует?

Михаил словно оказался в мутном океане: под водой не видно поверхности, и любое направление для спасения может оказаться роковым. Нет того твёрдого камня, бревна, за которое можно ухватиться и почувствовать себя в безопасности. В безопасности от мыслей и страхов. И ещё от той скрежещущей и ранящей боли: почему он сегодня не остался с ней? Михаил посмотрел в глаза Ножерию Донгаевичу. Тот поиграл желваками, сглотнул слюну и отвёл взгляд вниз. Никто тогда бы и не подумал, что в случае трагедии старик пообещал себе пустить пулю в лоб.

История борьбы со смертью завершилась полным триумфом жизни. Связь с другими посёлками была восстановлена через четыре часа. На моторной лодке к школе подплыл отряд МЧС. Спросили у напарников, всё ли в порядке. Те отрапортовали, что все целы, потерь нет. Капитан министерства, чёрный, как смоль, громко обратился к присутствующим:

– Здесь Михаил Бехтеев?

Мужчина рванул с места и вцепился в капитана:

– Где моя жена? Что с ней?

Спасатель протянул Михаилу руку:

– Поздравляю вас! Мама в полном порядке!

– Мама??

– У вас родился сын! 3.450 вес, 49 рост. Совершенно здоров! Мои поздравления.

От радости отрывая капитану руку, Михаил скатился на пол и зарыдал в полный голос. С разных сторон к нему подбегали люди, хлопали его по плечам и спине, весело кричали и аплодировали. Не скрывая слёз, рядом присел Ножерий Донгаевич.

– Молодец, Миша! – срывающимся голосом сказал он и легонько ударил мужчину по колену.

 

Спустя полтора месяца семья Бехтеевых вернулась в восстановленный дом. Зал был полон гостей. Несколько людей стояли на крыльце. Среди них выделялся Ножерий Донгаевич, поседевший и помолодевший одновременно, который курил величаво и торжественно, как маршал, принимающий парад победы.

Девочки весело играли с маленьким кулем в колыбели. Спасатели никак не могли подобрать беременную Делгер и для её вызволения из водного плена в конце концов использовали купол парашюта. Сама Делгер позже вспоминала, что огромный сам по себе кусок материи напоминал, скорее, кувшинку лилии или лотос посреди огромного океана, которым казалась тогда вышедшая из берегов Волга. Посовещавшись всем семейством, мальчика решили назвать Бадмой, что значит «лотос».

Мишин друг раздобыл запись телевизионных новостей, в которых были кадры спасения Делгер. Женщина из последних сил, беспомощно, как котёнок, хваталась за большой арбуз, который катался в воде и так и норовил выскочить, как мячик, из рук. Теперь все смотрели эти кадры и поражались мужеству Делгер и счастливой звезде Бадмы, который появился на свет вопреки суровой стихии.

Пили здоровье Михаила и Делгер, пили здоровье мальчика и трёх его старших сестёр, пили за старика Кюлменова и его супругу, которая родила на свет такую бесстрашную женщину, героиню. Невероятную храбрость беременной оценила вся Калмыкия. Президент республики лично поздравил Делгер и Михаила в Элисте, помог в восстановлении дома и подарил круглую сумму для полноценной семейной жизни Бехтеевых. Пиршество длилось целый день до глубокого вечера. Все пытались вообразить, какое великое будущее ожидает маленького мальчика, рождённого буквально посреди бушующего океана. И только Ножерий Донгаевич понимал, что четыре часа ожидания в михайловской школе дали жизнь его внуку и отняли её у самого старика. Он знал, что теперь-то ему осталось совсем недолго. Но глаза его струились тихой и великой радостью, которая оседала глубоким спокойствием где-то на дне его выцветших от переживаний зрачков.

Бадма рос быстро. Своим родителям он не давал ни секунды покоя: постоянно ворочался, кряхтел и смеялся. Михаил подумал, что три его дочери вместе взятые дались ему в воспитании легче, но, наверное, одной Делгер известно, чего стояли бессонные ночи с чересчур активным младенцем.

Однако тяжёлые дни скоро закончились. Спустя всего девять месяцев Бадма сделал свой первый шаг, а к полутора годам вовсю разговаривал. Понять его, конечно, было трудно, но «мама» и «папа» он произносил без изъяна, а дедушку и вовсе – называл «Ножерий». Когда Ножерий Донгаевич приходил в гости, маленький Бадма всегда усаживался к нему на колени и первым делом снимал с деда часы. Долго их рассматривал, пытался крутить стрелочки за стеклом и учился правильно называть время. Знакомые удивлялись такой скорости в познании окружающих предметов и прочили малышу большое будущее в науке. Подобные предсказания подкреплялись тем обстоятельством, что старшая Эллина, которой шёл девятый год, прекрасно читала и считала в уме. Пыталась от неё не отстать и средняя Айса, которая осенью должна была пойти в школу.

Однажды Бадма кувыркался с дивана, постоянно пугая свою маму. Делгер сильно волновалась, когда сынишка в очередной раз падал на ковёр, и стала даже ругаться. В дело вмешался папа. Он поговорил с Бадмой и пообещал купить ему деревянного коня, если он не будет больше страшить маму своими гимнастическими этюдами. Через день Михаил привёз сыне лошадку с ручками на округлой доске. В доме кстати оказался Ножерий Донгаевич. Бадма покачался на подарке несколько часов и заявил, что хочет велосипед. Родители чрезвычайно удивились словам сына: если Бадма и видел когда-нибудь велосипед, то уж точно не смог бы назвать его правильно, без единой ошибки.

– Ты видел велосипеды? – спросил старик Кюлменов.

– Идель! – подтвердил Бадма.

– У кого же ты их видел? – не успокаивался дедушка.

– Па теливизялю, – ответил внук.

Ножерий Донгаевич посмотрел на Михаила с Делгер и поинтересовался:

– Он недавно смотрел передачу о велосипедах?

– Да нет, – ответила Делгер, – вроде бы ничего такого не смотрели…

– Я идель! – громко перебил всех Бадма. – Па теливизялю. Ня-ня!!

– Няня? – ничего не понимал дедушка. – У вас же никогда не было няни.

– Да неть! – снова прикрикнул Бадма. – Ня-ня!

И притащил с дивана пульт от телевизора. Родители с дедушкой склонились над пультом. Бадма дважды показал пальцем на кнопку «3».

– Что? – вслух произнесла Делгер.

Повисла тяжёлая пауза. Ножерий Донгаевич взял пульт и стал внимательно его рассматривать. Делгер активно сжимала губы, пока, наконец, Михаил не хлопнул себя по лбу:

– Нет! – воскликнул он, – не «няня».

Он отошёл к комоду за бумагой и ручкой.

– Вот смотрите, – и начертил следующий знак:

– Бадма, что я нарисовал?

– «Ня», – ответил малыш.

– Что же он хочет сказать? – недоумевал Ножерий Донгаевич.

– Он хочет сказать, – ответил Михаил, – включите 33-й канал.

Взрослые переглянулись между собой и нажали кнопочку на телевизионном пульте. Каково же было их удивление, когда на экране появилась трансляция велогонки «Тур де Франс» на «Eurosport».

– Велосипеды, – захлопал в ладоши Бадма и сел перед экраном.

Родители продолжали неподвижно стоять над листком бумаги. Первым нарушил тишину Ножерий Донгаевич:

– Бадма, а ты много раз видел велосипедистов?

– Да, – подтвердил тот.

– А где ты их видел?

– Вклюцял и матрель, – не отрываясь от экрана, отвечал Бадма. – Томь Бонень, Алихана Вальведа…

– Господи! – схватилась за сердце Делгер. – Да он называет их по именам.

Трое взрослых буквально остолбенели. В это время в зал вошла Эллина и поинтересовалась, что происходит. За всех ответил дедушка:

– Представляешь, Эль, Бадма знает, как зовут велосипедистов. Мы у него спрашивали, знает ли он, что такое велосипед, а он отвечал «ня-ня», «ня-ня». Тогда папа нарисовал букву «ня» – видишь, она похожа на цифру «3», – мы включили 33-й канал, а там велогонка, а потом…

Но девочка, видимо, была, действительно, очень смышлёной. Она посмотрела в самый корень и спросила:

– А что, Бадмочка знает тибетский алфавит?

Своим простым словом восьмилетняя девочка подкосила взрослых, и те буквально рухнули на диван. Как они сами не подумали о том, откуда полуторалетний мальчик знает тибетские буквы? Так они и сидели минут сорок, пока Канчеллара на пару с Эвансом уходили в комфортный отрыв от основной группы.

Конечно же, папа купил Бадме новый велосипед. Разумеется, не гоночный, а детский, трёхколёсный. Но с появлением велосипеда изменилось и отношение к мальчику. В прежних его проделках – будь то катание арбузов или дудение в бумажную трубу – стали искать другой, более глубокий смысл.

Бадму стали учить чтению, письму и счёту. Естественно, что в полтора года постичь письменность и арифметику малышу было не под силу, но буквы и цифры он уже знал, что называется, на зубок. Окружающих поражала уникальная адаптивность и обучаемость мальчика. Не имеет смысла говорить о широте его фантазий: Бадма постоянно искал различные фигуры во всём: в облаках в небе, в разлитом молоке на полу, в замёрзших снежинках на окнах.

Один случай удивил всех жителей Цаган Амана. Дедушка Бадмы, Ножерий Донгаевич, отправился вверх по Волге сплавлять брёвна для новых ирригационных каналов. На следующий день малыш заболел. Он перестал есть, завернулся в одеяло и не допускал к себе даже родителей. Сначала те пытались силой поить и кормить своё чадо, но несколько раз он грозно приказал им не подходить. Приглашённому домой врачу мальчик дал себя осмотреть. Но доктор не заметил никаких признаков болезни, разве что температура Бадмы была на пару десятых градуса выше нормы. Таким образом медицинский осмотр не объяснил причину чрезвычайно странного поведения малыша.

К вечеру переполошился весь дом. Ни с того ни с сего Бадма закричал:

– Пхо-о! Пхо-о!!

Услышав возглас своего сына, Делгер испугалась и невольно заплакала. «Пхо-о» называют ламу, который приходит отпевать покойника. Неужели Бадма предупреждает о своей смерти? Разве такое возможно? Как может умереть невинный младенец, не доживший до своего двухлетия пятидесяти трёх дней?

Пришедший лама, после недолгой молитвы, изумил родителей ещё больше. Мальчик, сказал он, молится не за себя, а за умершего или умирающего сегодня родственника. Михаил и Делгер сразу же подумали о Ножерии Донгаевиче: прошёл всего день, как он отбыл за лесом, и известий о его здоровье пока не поступало. Впрочем, скоро, через два дня, должен был вернуться гонец с рассказом, как проходит сплавка брёвен. А ещё через два дня должен был вернуться и сам дедушка со всеми работниками.

Прошло два дня. Посланника ждали, как маны небесной. Когда и к вечеру никто из отбывших с дедушкой людей не вернулся, родственники и соседи забили тревогу. Обсуждали возможность послать за ними несколько мужчин, но договорились дождаться утра. Наутро никаких вестей от Ножерия Донгаевича не поступило.

Делгер внутренне простилась со своими отцом и втайне от мужа подолгу плакала в укромном углу дома. Михаил высказал желание поскакать за отцом, но женщины отговорили его, указав на опасность пути. К тому же, случись что и с ним – Бехтеевы вообще останутся на женских плечах.

Тем не менее лама не отходил от Бадмы, а последний ни с кем не разговаривал и по-прежнему запрещал прикасаться к себе. К своему стулу, на котором он восседал от рассвета до захода солнца, он притащил много вещей: зеркало, варган, вазу с лилиями, вкуснейшие бабушкины булочки (к которым он, к слову сказать, не притрагивался) и кусок шёлковой ткани. На вопросы, зачем ему эти предметы, Бадма не отвечал, даже если их задавал лама. Но мальчик постоянно использовал вещи: иногда часами смотрел не в зеркало, а как бы сквозь него в пустоту, заунывно извлекал звуки из варгана, вдыхал аромат ежедневно сменяемых лилий. Все эти действия напоминали наблюдателям погребальный обряд. И многие, веря в сверхъестественный дар Бадмы, были уверены, что внук оплакивает своего деда, погибшего во время опасного путешествия. Тем не менее вечером решили подождать ещё один день.

Наступило воскресенье. Известий от дедушки по-прежнему не поступало. Настроение же Бадмы становилось всё более тягостным. Целый день он, не меняя положения тела, как сомнамбул, бормотал себе под нос непонятные заклинания. Лама, старавшийся понять, что произносит мальчик, пришёл к выводу, что тот читает «Бардо Тхёдол», тибетскую книгу мёртвых. Сомнений в гибели Ножерия Донгаевича не оставалось больше даже у самых подозрительных к обману жителей Цаган Амана.

В половине четвёртого небесную мглу просветило солнце, и закапал грибной дождь. Неожиданно Бадма вскочил с колен и радостно закричал:

– Дедушка умер! Встречаем дедушку! – (мало кто догадался бы в тот момент, что речь идёт о двух разных дедушках).

Малыш шустро выбежал на двор и ловко оседлал свой любимый велосипед. Глаза Бадмы были полны счастья, он еле сдерживался, чтобы не заплакать от радости. Сделав пару кругов по асфальтовой площадке перед домом мимо опешивших родителей и сестёр, мимо родных и знакомых, мальчик выехал через калитку на дорогу и весело прокричал:

– Недуги, эпидемии, злобу отгони прочь,

Как утром солнце на небе сменяет ночь,

Зелёная богиня в жёлтой шапке! Будь, как она:

Постигай пустоту и копи молитву, как прибывает луна.

С этими словами Бадма понёсся к Волге, декламируя стихи и напевая неведомые песенки:

– Куулан даалан барон, Конгурдой.

Кудук касса йун де бе? Конгурдой.

Кускун кара кулугуму, Конгурдой.

Кудалаза йунмес деп бе? Конгурдой. О-ой!

Не владея собой, народ следовал за малышом, не зная, зачем и куда тот их ведёт. Спустя десять минут Бадма подбежал к берегу реки и радостно закричал:

– Дедушка! Дедушка!

Спустя считанные минуты на горизонте показалось рыболовецкое судно. Люди на палубе махали руками и кричали приветствия, которые пока не доносились до встречающих. Испуганные жители, казалось, растаяли от студёного страха неизвестности и с весельем встречали своих родственников. Среди прибывающих многие уже различали старика Кюлменова, и Делгер, некоторое время сомневавшаяся, её ли это отец, наконец радостно вскинула руки и побежала навстречу судну.

Сойдя на берег, путешественники тепло обнимали своих друзей, целовались и пожимали друг другу руки. Ножерий Донгаевич подробно описал их путь и объяснил, почему в Цаган Аман не отправили гонца. Оказалось, что начальник пилорамы задержался в Волгограде, и его пришлось ждать более суток. Отправлять известие с посланником было бессмысленно: он появился бы в городке за полдня до всех остальных. Плаватели привезли с собой множество угощений. По берегу сновали дети с конфетами и пирожными. Взрослые делились бутылками с вином и водкой, а также колбасами, сырами и прочим провиантом. Воцарилось такое веселье, будто отряд освободителей победоносно вошёл в город освобождённых.

Несмотря на благоприятный исход рискованного путешествия, многие жители Цаган Амана не забыли «затворничества» маленького Бадмы. Некоторые подсчитали, что малыш завершил непонятный ритуал за сорок девять дней до своего двухлетия – традиционный период ламаистских заупокойных служб. Большинство же придерживалось мнения, что шумиху подняли вследствие неизвестности путешествия, а Бадма просто болел и бредил, хотя и болезнь, и бред его отнюдь не сочетаются с его возрастом. Находились, впрочем, и такие, которые утверждали, что семья Бехтеевых специально нагнетает обстановку с сомнительными «дарованиями» младенца и что дедушка находился с ним в сговоре. А зачем совершались такие представления, на это существовало множество ответов. Вполне вероятно, что Бехтеевы пытались рекламировать свой арбузный бизнес липовыми чудесами, привлекая туристов, которые не смогли бы отказаться от сочной и вкусной ягоды.

Спустя месяц пересуды почти прекратились. Изредка кто-то из жителей вспоминал историю с Бадмой, но разговор скоро переходил на другой предмет. Никто, в сущности, не отрицал удивительных способностей мальчика, но практически все придерживались простого, бытового мнения: во всём этом что-то нечисто. Один только дедушка терзал себя вопросами и не находил на них ответов: что же за внук родился у него, стоящего одной ногой в могиле старика?

В скором времени Бадме Михайловиче Бехтееву исполнилось два года. Множество родственников и гостей собрались в той самой зале, где почти два года назад они просматривали кадры телевизионной съёмки. Стол был уставлен самой разнообразной снедью. Центнеры осетрины были порезаны, отварены, испечены, употреблены в салаты. Бабушка Бадмы приготовила больше двухсот штук своих знаменитых пирожков. Десятки блюд проминали праздничный стол. Целый угол отвели под спиртное: два ящика водки, полдюжины бутылок коньяка, вино, пиво и, конечно же, национальные калмыцкие напитки.

Бадму ставили на табурет, и он пел песенки. Про то, как он смотрится на себя в зеркало, про то, как он управляет мотоциклом. Гости умилялись, хохотали от души и пили здоровье наследника старика Кюлменова. К вечеру жара спала, и люди высыпали на улицу, во двор дома. Мужчины курили сигареты и трубки, женщины скромно сплетничали на лавочках. Бадма бегал среди десятков взрослых ног и кричал:

– Гьяцо! Гьяцо!

Хмельные мужчины сдержанно смеялись, девушки краснея отводили глаза в сторону.

– Яйцо! – догадалась одна из гостий. – Он хочет яйцо: ну, фаршированное рыбой и грибами.

– А-а! Да! – соглашались женщины, и кто-то вынес Бадме поднос с угощением.

Малыш съел одно яичко и повторил:

– Гьяцо! Гьяцо!

Ему дали ещё, но Бадма отказался. Он указал рукой в сторону, противоположную закату, и снова сказал:

– Гьяцо! Цитынацать! На пиняцыть!

Гости немного стихли. Вдали, действительно, шествовала процессия с зажжёнными фонарями. Все они были одеты в жёлтые монашеские одеяния и негромко пели буддийские молитвы. По мере приближения становилось отчётливей видно, что бродяги не местные. Об этом говорила их манера держаться, походка, замедленность движений.

– Это почётные гости! – неожиданно громко произнёс местный лама, бывший со всеми на празднике. – Им нужно выказать особые почести. Нужно выйти навстречу.

Мужчины вернулись в дом, чтобы зажечь лампады. Неровной шеренгой вышли хозяева поклониться гостям. Целый отряд огоньков вышел за калитку и прошествовал к незнакомцам. Те долго кланялись и произносили диковинные калмыцкому слуху приветствия. Среди пришельцев был, однако, и переводчик, который передавал всё сказанное жителям. Во время знакомства открылось, что путники – насельники монастыря Гьюдмед, находящегося в самой Лхасе, столице Тибета, на крыше мира. Монахи следуют по цепи калмыцких дацанов и в конце пути посетят Элисту, где их ждёт приём у президента республики. Пока же путники не отказались бы от ночлега, естественно, притом, что они не доставят никому никакого неудобства.

Гостей пригласили к праздничному дому. Кто-то даже неосторожно предложил им выпить. Монахи отвечали очень деликатно, за всё благодарили и выглядели серыми, как тени, буквально растворяясь в вечерних сумерках. Торжество было окончено. Приход монахов даже прибавил церемонии торжественности и благоговейности. Пришельцев расселили по домам жителей Цаган Амана, несколько отшельников заночевали и в семье Бехтеевых.

Отец семейства постелил всем ночлег, спросил, всё ли устраивает странников, и, убедившись, что те всем довольны, удалился почивать. Однако ночью его разбудил некий духовный голос. Михаил проснулся и увидел, что в спальне Бадмы горит огонь. Отец безмолвно приблизился к ткани, скрывающей комнатку сына от зала, и заглянул внутрь. Рядом с бодрствующим Бадмой сидел один из монахов и задавал ему вопросы.

Михаил жил в Калмыкии около десяти лет, однако почему-то именно в этот момент он испугался по-европейски: а не хочет ли пришелец, если он только действительно монах, совратить его наследника. Вскоре все сомнения были развеяны. Отшельник спрашивал Бадму о самых простых вещах: какие песни любит мальчик, катается ли он на велосипеде, имеет ли он интерес к механизмам. Разговор длился так около четверти часа, и Михаил зевая подумал, не вернуться ли ему спать, как монах достал откуда-то из собственного облачения несколько предметов и положил их перед Бадмой.

– О, мой дордже! – воскликнул мальчик и взял украшение в руки.

Отец чрезвычайно удивился реакции сына: дордже представлял из себя ламаистский скипетр, знак священнического отличия и достоинства. Дальнейшее было ещё интереснее. Некоторые предметы Бадма сразу откладывал в сторону, говоря: «Это не моё». «Ещё бы, – подумал Михаил, – ведь это, действительно, не его». Но другие вещи, также никогда не виденные отцом, мальчик с радостью забирал и внимательно осматривал их, повторяя: «Да, я помню. Мои часы!». Или: «Да, это мои чётки! 108-я бусина – красная». Отец не верил своим глазам. Он задавался вопросом, что происходит, и не мог найти ответа. Наконец, монах поклонился Бадме в землю и объявил, что пора спать. Михаил еле успел скрыться от посторонних глаз и также лёг в кровать.

На следующий день, рано утром, вся монашеская процессия простилась с Цаган Аманом и двинулась дальше, держа путь на запад. Вчерашние воспоминания не давали Михаилу покоя. Свидетелем чего стал он ночью? Какого-то тайного посвящения? Или злого замысла, дьявольского дела? Впрочем, обычные домашние занятия и привычный труд быстро отвлекают от ненужных мыслей. Уже к вечеру Михаил успел забыть о вчерашних событий. Больше того, он так плодотворно поработал сегодня в поле и ангарах, что ему казалось, что прошёл не один, а несколько дней.

Увлечённый своими мыслями, отец семейства не сразу заметил правительственный кортеж, двигавшийся на разбитой асфальтовой дороге Цаган Амана с запада. В вечерних сумерках ослепительно ярко горел биксенон фар. Михаил насчитал не менее дюжины машин. И пока последняя полностью отделилась от линии горизонта, первая уже свернула к дому Бехтеевых. Начищенный до блеска лимузин «Мерседес» с номерами Е008КХ⁰⁸_RUS остановился у самых ворот. Со стороны пассажира вышел высокий короткостриженный мужчина и быстро направился к задней двери. В спокойном молчании сумерек на землю Цаган Амана ступил президент Калмыкии, тот самый, который награждал Делгер медалью за храбрость. С другой стороны автомобиля вышел монах, разговаривавший прошлой ночью с Бадмой.

Из остальных машин вышло неисчислимое множество людей в представительных костюмах, но больше – в жёлтых монашеских одеждах. Многие держали в руках музыкальные инструменты и по знаку задули в трубы и зазвенели в кимвалы. Всю окрестность наполнила, как сперва показалось, громоподобная какофония. Но вскоре уши привыкли, и музыка превратилась в особенно торжественную и медитативную.

Михаил открыл ворота и вышел навстречу делегации. После довольно долгой музыкальной игры к хозяину обратился президент республики:

– От имени всего калмыцкого народа, – специальные люди негромко переводили монахам на тибетский, – и всех просветлённых истиной пустоты буддистов разрешите сердечно поздравить вас с величайшим в истории Калмыкии и всей буддийской России событием.

Михаил пожал президенту руку и остался стоять на месте в прежней позе. Теперь к хозяину дома обратился монах на тибетском, переводчики передавали его слова:

– Ровно два года и пятьдесят дней назад, – торжественно объявил он, – Далай-лама XIV, Джамбал Агван Лобсан Ешэй Тензин Гьяцо, в индийском городе Дхарамсале покинул своё старое тело в поисках нового воплощения. Спустя сорок девять дней на священном озере Лхама Ламцо был совершён священный ритуал, в результате которого разрешился вопрос о месте поиска пятнадцатого воплощения Цзонхавы. Тибетский оракул сообщил, что цель наших поисков находится за огромным морем на западе. Специальная экспедиция, собранная полтора года назад, исследовала западные районы распространения буддизма, дойдя до Калмыкии.

Исходя из предсказания, полученного в воде священного озера Лхама Ламцо, – продолжил лама, – монахи искали младенца, рождённого при сверхъестественных природных явлениях, каковым стало наводнение Волги ровно два года и один день назад. Кроме того, предполагаемым воплощением Далай-ламы были с точностью, безошибочно определены личные вещи Тензина Гьяцо. Также были собраны материалы, положительно подтверждающие факт воплощения Далай-ламы XIV в предполагаемом мальчике.

Все сведения, – стал подводить итог монах, – касающиеся процедуры и результаты поиска, содержатся в специальном фолианте за подписью всех членов экспедиции, подтверждены республиканскими органами власти Калмыкии, распечатаны в трёх вариантах и скреплены необходимыми печатями. На основании всего вышеизложенного комиссия, направленная из Лхасы, постановляет: объявить мальчика по имени Бадма Михайлович Бехтеев пятнадцатым воплощением Цзонхавы и отправить в Тибет для интронизации в качестве великого Далай-ламы XV!

Трубы снова громогласно задудели, кимвалы затрескали, и опешившего Михаила окурили крепкими тибетскими благовониями. В этот момент из дома выбежал Бадма и радостно закричал:

– Моя земля! Мой народ! – встал на колени, сложил ладони вместе и трижды коснулся кончиками пальцев лба, подбородка и груди.

Когда возглас мальчика перевели главному ламе, тот широко улыбнулся и подтвердил:

– Твоя земля! Твой народ!

 

Тост.

Ощутимая прохлада спустилась на город. Солнце приближалось к горизонту, забирая с собой последние лучи уходящего дня. В песочнице во дворе пятиэтажного дома уже никого не было. На балконе третьего этажа мирно сидели трое мужчин: Мельхиор Валентинович Смирнов, Гаспар Викторович Золотницкий и Валтасар Владимирович Ладанный.

На столе перед ними стояли нехитрые закуски и пятизвёздочный коньяк. Старший из друзей налил три стопки и сейчас стоя говорил вышеприведённый тост.

– Вот так, – заканчивал он, – от имени воображаемых девочек, игравших в песочнице перед нашим домом, я произнёс перед вами речь во благо души и аппетита. Заметьте, как грамотно назвал я юных подружек: Фаина поведала нам о фантазии, Соня – о снах, Галя – о галлюцинациях, Вера – об уверенности, а Кира просто оказалась тёзкой Вотикана. Итак, выпьем за то, что обычно недооценивают в жизни и жалеют, когда теряют, – за здоровье!

 

К оглавлению повести Пять звёзд