Эрнест Флоровский больше двадцати лет пользовал пациентов с самыми разными диагнозами. Кому-то из его «клиентов» действительно требовалась серьёзная помощь, иные обращались к нему как к элитному психологу. Заработанное имя и состояние позволяли Флоровскому работать только с теми историями, которые не сводились к долгим выслушиваниям и выписке рецепта, а напротив – давали обильную пищу для его незаурядного, очень гибкого и глубокого ума. Но даже на этом фоне случай Лепнина по-настоящему заинтересовал доктора.
Никита Александрович Лепнин был человеком колоссальных познаний и уникального предпринимательского чутья. Выдающийся инженер, он сумел за годы своей деятельности запустить несколько десятков успешных проектов. Сегодня его так же, как и Флоровского, не интересовали деньги. Он был богат. Жил в роскошном особняке, который называл дачей, вместе с супругой Любовью Степановной. И получал радость от приезда внуков и бесконечного обустройства участка со всеми располагающимися на нём объектами и строениями.
В последнее время Лепнина стала мучить бессонница, и Любовь Степановна записала его к Флоровскому. Последнего невероятно заинтересовала ключевая особенность описанного расстройства, так что он решил незамедлительно уточнить всё в самых подробных деталях.
– Ваша жена в общих чертах описала вашу историю, – начал доктор, в кабинете которого они заседали в глубоких кожаных креслах. – Разумеется, я уловил в её рассказе вашу боязнь быть неправильно понятым. Сразу хочу предупредить, что в моей практике было множество необъяснимых явлений, которые я, в свою очередь, склонен рассматривать аналитически, как того и требует психологическая наука. Подробно расскажите о вашей проблеме, и вместе мы постараемся её решить.
– Эрнест Максимиллианович, даже не знаю, с чего начать… – замялся Лепнин.
– У меня сложное отчество, – привычной формулой ответил Цветков, попутно разряжая обстановку, – называйте меня просто Эрнест. Если вы не против, я также буду обращаться к вам по имени, Никита?
– Конечно! – с готовностью подтвердил тот. Помедлил, внимательно посмотрел на собеседника и, наконец, осмелился спросить: – Простите, Эрнест, но вы случайно не снимались ни в какой развлекательной передаче? У меня устойчивое ощущение, что я вас точно видел в каком-то ток-шоу, где вы рассуждали о математике…
– О математике? – удивился Флоровский. – Это вряд ли. Как говорится, не мой случай. К тому же сегодня мы хотели поговорить о вашем случае, не так ли?
– Моя история может показаться нелепой и странной… – смущённо признался пациент.
– Просто начните её! – предложил доктор и жестом пригласил собеседника к рассказу. Лепнин начал.
– Много лет назад – мне тогда было 25 или около того – мне впервые приснился странный сон. Точнее – начало нескончаемой истории, которая снится мне до сих пор. Мне тогда предложили возглавить конструкторское бюро при институте, и я согласился. Работы было невпроворот, но и платили большие деньги. Мы с Любой растили первого сына и могли позволить себе и машину, и дачу, и хлеб с красной икрой. Одним словом, дом был полная чаша, и я не мог даже представить себе, о чём ещё можно мечтать на моём месте: отличная работа, прекрасная жена, отдых в странах соцлагеря…
Но однажды мне приснился чудовищный сон. Точнее, начал сниться, потому что я вижу его продолжение каждый день. Как сейчас помню, это был тёплый апрельский вечер. Я готовил важный проект, засиделся до поздней ночи, но так и не доделал его. Поставил будильник на пять и решил подремать пару часов, чтобы с утра ещё посидеть над чертежами. Любу я тревожить не стал и прилёг на диване прямо в рабочем кабинете.
Я где-то читал, что сон осуществляет желание, которое ты не можешь реализовать в действительности. Но чтобы видение преподнесло всё в таких ярких и живых красках – для меня было совершенно в диковинку. Мне приснилось, что работа моя чудесным образом выполнена и принята, так что сегодня пятница и мы празднуем мой успех. Вся наша квартира полна гостями, они веселятся и радуются. Каждые полчаса хлопает шампанское, и меня окружают и целуют в щёки невесть откуда взявшиеся молодые девушки. Все они одеты по последней моде, в яркие тканые платья, с уложенными причёсками и разноцветными шарфами. Их юбки коротки, а глаза искрятся и сулят страсть, нежность и удовольствие, как только я уединюсь с одной из них в спальне…
Я проснулся в тот момент, когда начались танцы и зал наполнился музыкой и светящимися огоньками. Я открыл глаза – звенел будильник, а с улицы проникало сквозь шторы солнце. Засев за проект, я забыл и про соблазнительных девушек, и про лесть и похвалу, которыми они меня награждали. Прошло несколько дней, в течение которых я спал глубоко и без снов. Точнее, сейчас бы я сказал, что не запомнил их, поскольку сны, как кажется, снятся каждую ночь, – но тогда это были часы отдохновения, чтобы набраться сил перед насыщенным днём. Неделю спустя мой сон продолжился…
Во сне тоже прошла неделя. Вообще, время там, как я понял, шло параллельно реальному. Только в видениях я жил совсем иной жизнью. Если в действительности я трудился в поте лица и заботился о семье, то во сне – поощрял лесть в свой адрес, пользовался трудами других, всё чаще кутил и всё меньше заботился о Любе и детях. Тогда, спустя неделю после первого сна, в ночном видении мы отправились с коллегой в бар, нарезались там, взяли такси и продолжили веселье у кого-то в гостях. Я даже не предупредил Любу по телефону, а ночью и вовсе забыл о её существовании. Но то были только цветочки.
В течение последовавших нескольких месяцев я всё больше отдалялся от работы и от семьи. Вместо того чтобы трудиться, я начал пользоваться заработанным именем и всё чаще отправлялся на разные конференции и симпозиумы. У меня появился полноценный гардероб: костюмы из чистой шерсти, десятки рубашек и галстуков всех цветов и фасонов, армада кожаных ботинок, – я стал настоящий щёголь! Однако все мои поездки сводились к выступлениям из вежливых приветствий, комплиментов и дюжины заученных абзацев. Вечерами же мы собирались в ресторане и проводили время в бесконечных увеселениях и безрассудных кутежах. Однажды я вернулся из поездки ещё навеселе, не успев проспаться в поезде. Люба устроила мне сцену. Я вспылил и со злостью влепил ей пощёчину! Это был первый раз, когда я ударил Любу… Разумеется, во сне.
Тем тяжелее мне было осознавать, что всё это – один сплошной и нескончаемый сон, который включил неизвестный, но беспощадный ночной киномеханик. Наяву я дарил Любе розы, осыпал украшениями, мы были самой красивой парой в «Астории» – а во сне я начал ей изменять, унижать и в конце совершенно отдалился от неё… Наяву я трудился не покладая рук, так что не оставалось времени даже на то, чтобы отвезти на дачу купленную по знакомству черепицу, – а во сне я знакомился со светилами науки, а затем – с важными дипломатами и роскошными актрисами. Вместо гнетущих будней днём я получал постоянный праздник и карнавал ночью.
Первые поездки в Италию, Францию, на Кубу! Круизы на пароходе и танцы на приёмах в королевских дворцах! Кому бы это не вскружило голову!? Моя ночь начиналась с бокала шампанского, продолжалась в объятиях молодой жены престарелого министра, а заканчивалось всё будильником, который в половине седьмого утра шесть дней в неделю поднимал меня на работу. По воскресеньям я вставал в восемь…
Но и от без того изнуряющего графика мне пришлось отказаться! Я просто не мог выносить этих ночных ужасов. Я стал теряться, не в силах понять: кто я на самом деле? Тот я, который был во сне, «ночной я», подобной дилеммой не интересовался. Дневного же меня это тяготило сверх предела моего терпения! В какой-то момент я понял, что единственный способ не встречаться со своим разгульным alter ego – это работать ещё больше, чтобы спать совершенно невозмутимым и непробудным сном!
Никита Александрович откинулся в кресле и глубоко вздохнул, чтобы собраться с мыслями. После небольшой паузы он продолжил:
– Мне удалось не сталкиваться со своим двойником. Точнее, мне удавалось это долгие годы. Когда тебе тридцать и ты на пике физической и умственной формы, тебе легко удаётся избегать искушений мира сего. Тем более у меня из сновидения приключились, похоже, серьёзные проблемы. Меня ночного бросила Люба, выгнали с работы, я запил… Я же дневной совсем не обращал на это внимание! Когда у тебя появляется третий ребёнок, ты возглавляешь технологический отдел оборонного предприятия и попутно пишешь докторскую – проблемы персонажа твоих снов, пускай даже и тебя самого в проекции, мягко говоря, волнуют тебя мало.
Между тем, «его» жизнь проходила у меня перед глазами. В тридцать пять он улетел в Америку. На удивление быстро сколотил там состояние, организовав востребованный и успешный бизнес. Впрочем, давал не три, но тридцать три бала ежегодно и очень скоро приобрёл заслуженное ярмо авантюриста, прогорел и вернулся в старый свет.
Здесь он умудрился устроиться ведущим популярного научного ток-шоу и даже стал своего рода знаменитостью. Но вскоре со скандалом покинул телевидение. По большей части промышлял аферами и беспробудно пил. Что, между тем, обеспечивало ему низкий густой голос и иссиня-чёрную щетину, которыми он цеплял женщин с периодичностью раз за удачное дельце.
К сорока здоровье его самым закономерным образом пошатнулось, и во снах мне чаще слышались его кашель и отхаркивания, перемежавшиеся им с паршивым вином, которое он проглатывал литрами, и ночными кошмарами. Впрочем, я склонен называть их кошмарами иного рода, поскольку вполне логично предположить, что ему снился не кто иной, как я – успешный, заслуженный и неотвратимо счастливый! К тому моменту я уже стал дедушкой, в то время как он не имел наследника. По крайней мере, такого, о котором бы знал. Поскольку разбрасывал своё семя по всей материковой Европе, совершенно не заботясь о том, что происходило с ним дальше…
В семейных преданиях я часто слышал о дедушке, который оставил пять дочерей от разных женщин в пяти городах страны. Я-ночной вполне подходил под описание этого симбиоза похоти бегуна за юбками, внешности запойного клоуна и благонадёжности шулера или фальшивомонетчика.
За все эти годы я сумел смириться с фактом того, что во сне мне снится негатив моей судьбы. Я научился принимать эту особенность как данность. Вроде того, как спортсмены постоянно сталкиваются с травмами. Или как крупнейшие учёные воспринимают проявления собственной гениальности в качестве неизбежного балласта, который они вынуждены на себе нести. Наверное, даже самый чуткий поэт с течением времени привыкает к удовольствиям творческого прозрения и к никчёмности себя в быту и повседневной жизни. К постсозидательному похмелью, когда весь мир кажется скомканным листом бумаги слабого стихотворения. Вот так же и я привык нести на себе необычное бремя – видеть самого себя, если бы много лет назад я пошёл по просторному и лёгкому пути.
Много лет я жил с «ночным собой», как с братом-близнецом, который первым раз угодил за решётку, когда ты учился в девятом классе. Иногда он звонит тебе и просит денег. Но ты знаешь, что, сколько бы ты ни дал, это не поможет ему устроиться на работу, осесть на месте, обзавестись семьёй. Он так же, как и раньше, исчезнет на год или два и позвонит с другого конца света, чтобы попросить об очередном денежном переводе. В таких случаях ты переживаешь за брата, но никогда не допустишь, чтобы печаль о нём проникла в твою собственную семью.
Этим простым принципом руководствовался и я до последнего времени. Пока его посещения не стали… невыносимыми! По-настоящему невыносимыми! Ему шестьдесят, но в моём сне он похож на девяностолетнюю мумию, вышедшую из гроба! Если бы я не видел его каждую ночь, то мог бы подумать, что его каждый день бьют по голове. Впрочем, вполне может быть, что так и есть. Пока я работал, как-то справлялся с его еженощными визитами, с его сумасбродными пьяными выходками, площадной бранью и похабщиной. Но как только я вышел на пенсию, то потерял хватку…
Мне не хватает дисциплинированности и занятости. Много времени я провожу в безделье, и ночью, когда всё-таки засыпаю, ничуть не уставший за день мозг начинает с телевизионной чёткостью транслировать мою негативную жизнь. Настолько неприглядную, что я не могу признать её даже гипотетически своей! Это «его», чья-то чужая жизнь! Ужасная, отвратительная, омерзительная жизнь!
Флоровский внимательно слушал. Лепнин сглотнул слюну и признался:
– Понимаю, что моя история напоминает слабый пересказ портрета Дориана Грея… Но к кому ещё я мог бы обратиться с таким рассказом, о котором молчал почти сорок лет? Люба всё знает. Только даже она уже не в силах выдержать моих мучений. А я – не могу выдержать её страданий, поскольку вижу, как всё это буквально ест её изнутри…
– Согласен! – наконец, заговорил Флоровский, который всё это время внимательно слушал Лепнина и вносил пометы в свою записную книжку. – Слишком продолжительная история, чтобы маскироваться под психическое отклонение. С другой стороны, некоторые душевные расстройства могут таким образом настраивать сознание, что результат сиюминутной мысли способен замещать собой целый пласт воспоминаний. Ведь память – это в большей степени не то, что мы помним, а то, на что мы себя программируем. Однако я отвлёкся…
Доктор несколько отстранился в кресле, как если бы разминал спину. Между тем взгляд его цепко впивался в лицо и особенно глаза Лепнина, мудрые, но уставшие глаза истерзанного человека.
– Зная о ваших достижениях, ставших результатом аналитического ума и волевого характера, я, со своей стороны, могу дать здравую оценку вашему теперешнему состоянию. А также удовлетворить любой ваш интерес в плане препаратов. В пределах разумного, конечно же. Сероквель, например. Один мой клиент питал к нему странный пиетет и даже, помнится, написал цикл графических работ «Старинный сероквель». Но речь, разумеется, не об этом.
Насколько я могу понять, вашей ближайшей задачей является избавление от навязчивых состояний, связанных со сном. Купировать их, что называется, здесь и сейчас вполне возможно целым рядом препаратов и процедур. Однако при этом меня не оставляет интуитивное подозрение, что вас привело ко мне какое-то особое обстоятельство, которое заставило вас пересмотреть целых сорок лет одного-единственного непрекращающегося сновидения.
Никита Александрович бодро одёрнул подбородок, как борющийся со сном человек в метро, и с готовностью подтвердил догадку доктора.
– Да, вы совершенно правы! – Лепнин закачал головой, словно бы подтвердились все советы близких, что Флоровский действительно отличный специалист. Далее, правда, пациент замялся и лишь спустя паузу сообщил: – Если верить логике сновидения, мы с моим негативным двойником живём в одном времени, родились в один день и в один день… Одним словом… Дэнис рассказал мне, что умирает…
Флоровский невольно скривился.
– Дэнис?