Это — сон №102 из собрания сновидений Михаила Кожаева
Сны интересны тем, что в них зачастую отображаются темы, волнующие тебя больше всего наяву. В беззаботные студенческие годы моё увлечение музыкой «Аквариума» не миновало фазу сотворения себе кумира и неадекватного фанатизма. Сегодня на это, как и на другие «болезни роста», я смотрю с пониманием и даже отстранённостью, как будто это был другой человек. Хотя, по большому счёту, это и был другой человек. Но меня радует возможность сделать ему приятное и освежить в память сон почти десятилетней давности, в котором Гребенщиков предстал в образе дворянина-интеллектуала первой половины XIX века…
В черновых записях есть отметка, что этот сон мне приснился в тот день, когда на кафедре у нас были занятия по церковному пению. Наверняка мы слушали образцы опекаловского распева в реконструкции братии Валаамского монастыря и разбирали основы невменной нотации. Видимо, данная тематика повлияла и на произошедшее во сне.
Дело происходит в небольшом уездном городе XIX в. Вокруг чистота, аккуратные аллеи и ухоженные цветники. Дома в стиле классицизма в один-два этажа и невероятная упокоённость и тишина. При этом и цветовое восприятие отдаёт классицизмом: тона окрестностей будто отфильтровал оператор сна жёлтой, но в то же время чёрно-белой камерой, точно сепией. При этом обстановка та же самая, что и в действительности. Только привычные улицы реальных пригородов предстают как бы в преображённой топографии, неспешной и величаво-скромной…
Наверху улицы, в некоем здании, Гребенщиков даёт концерт. Как интеллигентный дворянин, он играет на фортепиано негромко и сдержанно, а слушатели вокруг до предела умилены и умиротворены. Впрочем, это лишь мои предположения, как должна выглядеть данная картина, поскольку ни самого дома, ни выступления я не вижу. Просто в памяти укоренено соответствующее представление, которое живее и реальней иных источников знания. Причём описанное представление заставляет считать меня, что я присутствую там. Но во сне нет противоречия между тем, что я ощущаю себя находящимся в другом месте, и тем, что я нахожусь на концерте, – все недоумения снимаются непосредственным внутренним знанием.
Чуть позже я спускаюсь вниз по улице и захожу в кафе, в котором сталкиваюсь с Гребенщиковым. По всей видимости, он уже немного отметил концерт, так как находится в приподнятом расположении духа. Однако по внешнему виду это не Гребенщиков – он больше похож на одного из моих знакомых, в котором, правда, угадываются манеры и «повадки» лидера «Аквариума». Но в моём сознании это, конечно, Гребенщиков.
Он проходит мимом мимо и облокачивается на подоконник. Я беру музыканта под локоть, усаживаю в кресло и начинаю развивать музыкальную тему, которую он только что напевал. Так, я сочиняю текст и прокручиваю в голове предполагаемую партию скрипки в проигрышах и началах куплетов. Когда почти вся работа выполнена, мы вдруг оказываемся на улице в совсем другом месте.
Это реальное место в городе, пересечение улиц Болдина и Тульского рабочего полка, но во сне это – преображённый город. Строгая и милая провинция середины XIX века, будто ожившая из имперского духа акунинских романов. Окрестности наполнены музыкой. Невидимый арфист играет размеренную мелодию, под которую очень удобно рассказывать былины. В то же время красивый мужской голос с пожилой хрипотцой ведёт рассказ, как если бы это был добрый мультфильм.
На просёлочной дороге стоят полицейские в белой форме и держат под уздцы двух белых лошадей. Неожиданно одна из них делает шаг назад, и упряжь размыкается, так что в повозке теперь стоит только одна красавица. Освободившаяся же убегает вдаль, и я, заворожённый, следую за ней.
Через несколько мгновений рядом оказывается Гребенщиков, снова не похожий на самого себя. Теперь он, скорее, Николай II. Только его костюм выдаёт предыдущую эпоху: музыкант облачён в чёрный фрак с белыми манжетами, классические чёрные брюки с белыми носками и обут в лакированные штиблеты. По виду он больше напоминает худощавого литератора 1830-х годов.
Борис утончённым жестом поднимает левую руку, и на небосклоне появляется одинокая звезда в белом небе. Всё озаряется, как днём, а в правом нижнем углу «экрана» я вдруг вижу часы одного из телевизионных каналов, которые показывают «0.0».
– Вот чудо, вот основание для канонизации! – думаю я про себя. Но и народ также в изумлении: ещё бы, полночь, а так светло! Однако, как только люди устремляются к зажёгшему звезду на небе, Гребенщиков фейно удаляется прочь.
Вот такая нелепая, с одной стороны, история. Но с другой… Перебирая спустя почти десять лет студенческие сны, связанные с Гребенщиковым, я с удивлением обнаружил, что многие образы, увиденные мною в середине «нулевых» годов, неожиданно воплотились в песнях «Аквариума» начала 10-х. Так случилось с песней «Лошадь белая», которая «на траве, далеко ушла в поле, упряжь дома вся в серебре». Понятно, что сейчас я притягиваю образы двух разных белых лошадей друг к другу за уши. – Но вот в том же 2006-м мне приснился вавилонский футболист, а в 2011-м мы услышали: «Ты выходишь к воротам, чтобы принять угловой, и Вавилон играет в футбол твоей головой». И здесь, конечно же, я тоже интерпретирую факты в свою пользу. Но, может быть, хотя бы на секунду стоит допустить, что сны – особое пространство, в котором время теряет свою актуальность, а одни и те же идеи пересекаются в головах разных людей?..
04.04.2006